Скифские империи. История кочевых государств Великой степи - Ф. Грэм

Татарский хан называл себя царем вселенной и прибавлял: «Бог правит на небе, а я на земле». Император Мункэ, отпуская от себя французских послов, передал с ними письмо их королю, которое заключало следующие вызывающие условия: «Существует заповедь вечного Бога: на небе есть один только вечный Бог, над землею есть только единый владыка Чингисхан, сын Божий… Во имя вечной силы Божией, во имя великого народа Моалов [монголов], это да будет заповедью Мангу-хана [Мункэ] для государя Франков, короля Людовика, и для всех других государей и священников, и для великого народа Франков, чтобы они поняли наши слова… заповедь вечного Бога состоит в том, что мы внушили вам понять. И когда вы услышите и уверуете, то, если хотите нас послушаться, отправьте к нам ваших послов; и таким образом мы удостоверимся, пожелаете ли вы иметь с нами мир или войну. Когда силою вечного Бога весь мир от восхода солнца и до захода объединится в радости и в мире, тогда ясно будет, что мы хотим сделать; когда же вы выслушаете и поймете заповедь вечного Бога, но не пожелаете внять ей и поверить, говоря: «Земля наша далеко, горы наши крепки, море наше велико», и в уповании на это устроите поход против нас, то вечный Бог, Тот Который сделал, что трудное стало легким и что далекое стало близким, ведает, что мы знаем и можем»[176].

После смерти Угэдэя, отравленного одной из его наложниц, его вдова Дорегене стала регентшей до выборов нового хана, однако она всеми силами постаралась обеспечить избрание своему сыну, и с этой целью в Каракорум вызвали всех наместников провинций из Европы и Южной Азии. Среди очевидцев великолепной церемонии его восшествия на престол были скромные монахи-францисканцы, которые оставили нам подробное описание совета, выборов и праздничных пиров. Курултай, то есть общее собрание, состоялось в месте под названием Семь Холмов неподалеку от Каракорума, и все дороги, ведущие к центру Татарии со всех сторон Азии, были запружены всадниками и пешими путниками. Потомки Чингисхана прибыли в сопровождении многочисленного военного эскорта, и среди них была вдова Толуя с детьми, сыновья Угэдэя, Джучи и Чагатая, за ними следовали главы племен, над которыми они были верховными правителями; наместники монгольских владений в Китае, Аргуне и Массенде; правители Персии, Туркестана и Трансоксианы, за которыми ехали местные князья и знать; султан Рума Рукн ад-Дин, Ярослав, русский великий князь, два князя по имени Давид, оспаривавшие между собой корону Грузии, брат правителя Алеппо и послы от халифа Багдада и принцев Измаила, Мосула, Карса и Кермана, богато разодетые и привезшие с собой великолепные дары будущему хану. Татарские князья с военачальниками собрались в огромном шатре, способном вместить 2 тысячи человек, вкруг которого стояла тысяча палаток размером поменьше, куда сошлась толпа купцов из Индии, Китая и Персии с самыми драгоценными товарами Востока; правитель ежедневно раздавал одеяния из шелка и золотой парчи участникам курултая, которые провели несколько дней в совещаниях, а вечеров – в пирах и музыке, решили избрать Гуюка и единодушно отдали ему свои голоса. По обычаю он сначала отказывался от трона, но после долгих уговоров согласился с желанием своих подданных и принял их клятву верности, причем закрывшая равнину огромная толпа пала ниц перед ним, после чего сопровождала его до другого лагеря татар в нескольких лигах от первого, где должна была состояться церемония восшествия на трон. Ее совершили князья и дворяне, которые усадили его на золотой трон, в то же время восклицая: «Мы хотим, молим и требуем, чтобы ты повелевал нами». Гуюк отвечал: «Если хотите сделать меня вашим царем, готов ли каждый из вас исполнять все мои приказы? Являться на мой зов, идти куда велю, предать смерти всякого, кого назову?» На это все они ответили утвердительно, после чего он сказал: «Отныне одно мое слово будет служить мне мечом». Затем, поднявшись с трона, он сел на расстеленный на земле кусок, тот же самый, который покрывал императорский трон Чингисхана, и получил такое наставление от главных вельмож и военачальников: «Смотри вверх и признавай Бога и помни про войлок, на котором сидишь. Если будешь хорошо управлять царством, если будешь щедрым и благодетельным, если будешь соблюдать справедливость, уважать ханов и вельмож по их достоинству и положению, то царство твое прославится и возвеличится, и вся земля покорится тебе; а если будешь поступать наоборот, станешь жалок и презрен и столь беден, что потеряешь даже войлок, на котором сидишь». После этой речи вельможи усадили рядом с ханом жену Гуюка и, подняв их на войлоке в воздух, громкими криками провозгласили их императором и императрицей всех татар. После этого состоялся огромный пир, на котором присутствовали все вельможи и сановники империи и на котором подавали только мясо и обильные количества рисового вина и кумыса, их национального спиртного напитка, пьянящей жидкости, и русские рабы и пленники верили, что стоит христианину попробовать его хоть раз, как его душа погибнет навеки.

Гости пировали долго, глубоко за полночь, под звуки музыкальных инструментов и боевые песни, и пир возобновлялся каждый вечер семь дней подряд; через неделю же император вышел из своего шатра и, подняв большое знамя, взмахнул им в сторону запада, угрожая принести огонь и меч во все страны, которые не пожелают вместе с остальной землей покориться его власти. В то время ему было около сорока лет, и миссионеры описывали его как человека небольшого роста и весьма серьезного, который никогда не говорил с иностранцем сам, а слушал и отвечал через посредника; и первым делом после своего избрания он велел казнить свою тетку, отравившую его отца. Все обращались к нему стоя на коленях.

Миссия, посланная Иннокентием IV к Байджу, татарскому военачальнику в Персии, имела не больший успех, чем посольство, которое в том же году отправилось в Каракорум, однако с этими послами обошлись гораздо более грубо и надменно, и кто-то даже предложил содрать кожу с братьев-проповедников, набить ее соломой и послать с его товарищами папе. Когда монахи ничтоже сумняшеся призвали монголов обратиться в христианство и поведали им, что папа – владыка мира и Божий наместник на земле – у христиан считается достоинством выше всех людей, монголы осведомились: «Почему вы в кичении своем говорите, что папа, государь ваш, превышает всех людей? Разве он не знает, что Хам [хан] есть сын Божий, а Байотной [Байджу] и Баты, князья его, и что имена их гремят и славятся по всюду?» Байджу направил Иннокентию письмо с его монахами-послами, где сказал: «Божественным расположением хама посылается слово Байотноево. Ведай это, – папа. Послы твои пришли и грамоту твою нам принесли. Послы твои говорили дерзкие слова: не знаем, ты ли велел им говорить так, или они говорили сами от себя. А в грамоте пишешь ты, что мы многих людей убиваем, истребляем и погубляем. Непреложная заповедь Божия и установление того, кто сохраняет лицо всея земли, таковы: слышащий установление да сидит на собственной земле, воде и отчине и отдаст силу тому, кто сохраняет лицо всея земли. Кто же, не внимая заповеди и установлению, будет делать противное, да истребится и погибнет»[177].