Проклятие темных вод - Пенни Хэнкок

У меня есть Джез. Он поправляется благодаря мне. Чувствую себя в точности как когда-то в детстве, в первый день летних каникул, когда проснулась и осознала, что ужасы школы так далеки, что о них даже думать не надо. Что впереди долгие свободные дни.

Когда Кит было лет шесть-семь, она как-то сказала, что слышала писк летучей мыши. Мы успокоили девочку, ответив, что она ошиблась: человеческие уши не способны уловить этот звук. Сейчас я обнаруживаю в себе чувства небывалой высоты. Даже не подозревала, что способна на такое. Головокружительные пики эмоций, словно крик той летучей мыши, ошибочно казались мне запредельными для человека.

В одиннадцать Саймон уходит, и я поднимаюсь проведать Джеза.

— Где я?

— Все в порядке. Ты снова в музыкальной комнате.

Мальчик непременно должен чувствовать этот подъем, это просветление атмосферы, эту радость солнечных лучей, что бьют сквозь высокие окна, согревая его постель.

— Какой сегодня день? Который час?

— Сегодня понедельник. Скоро полдень. Хочешь кофе?

Парень отвечает, что ему еще худо и кофе пока не хочется.

— Захочешь сполоснуться — в душевой новое мыло и свежие полотенца. Музыкальная аппаратура вся на месте. Книги, радио. И я здесь, под рукой, ухаживаю за тобой. Знаешь, я счастлива делать все это для тебя.

— Мм… — Юноша все еще очень нездоров, но дышит лучше.

Ему едва хватает сил открыть глаза. Тело снова бьет дрожь.

— Спина болит, — жалуется Джез. — Между лопатками.

— Тебе надо отдыхать. А еще — вымыться и почистить зубы.

Несу подопечному фланелевое белье, зубную щетку. Отмываю и чищу его, как умею. Мальчик так слаб, что только с моей помощью поднимается и доходит до туалета; облегчается, шатаясь, возвращается к кровати и с тяжким вздохом ложится.

— Сейчас принесу тебе бутыль с горячей водой.

— Да-да, пожалуйста! Такая холодина! У меня пальцы будто смерзлись. О, смотрите, они стали совсем тонкими!

Заталкиваю бутыль под простыни и думаю: «Парень сейчас явно в полубреду, значит можно наклониться и поцеловать его, не напугав». Но губы Джеза болезненно сухи и обметаны, от него резко и неприятно пахнет. Вдруг мальчику снова станет хуже?

Спускаюсь в прихожую к компьютеру Грега — он на столе, который блокирует дверь на улицу. Мы никогда не пользуемся этим входом. Гуглю симптомы Джеза. Скорее всего, это пневмония. Значит, он проболеет еще долго, потому что очень слаб. Этим объясняется и кашель, и боль между лопатками. Но пусть все это и звучит грозно, врачи не понадобятся, если я буду хорошо заботиться о мальчике. А я именно это и собираюсь сделать.

Итак, диагноз поставлен. Я еще немного сижу в «Гугле», увлекшись интернет-серфингом. Рассматриваю скульптуры Нади, по ссылке захожу на сайт, где она покупала «Модрок» для торсов беременных, о которых рассказывала Хелен. Импульсивно заказываю комплект для себя. Затем нахожу в «Фейсбуке» страничку о Джезе, которую ведут Мик и Мария. С экрана мне улыбается он. Лицо — чуть полнее и радостнее. Парень с друзьями, со взрослыми, которых я в жизни не видела, с гитарой и с группой девушек. Смотреть на Джеза с другими людьми, в другой жизни невыносимо, и я поспешно выключаю компьютер.

Поднимаюсь взглянуть на подопечного. Юноша мирно спит на боку. Рулон липкой ленты остался на лестничной площадке. Подхватываю его, отрываю нужную длину и надежно, в несколько витков, связываю запястья Джеза у него за спиной. Потом иду вниз, еще раз проверяю замки и решетки на окнах. Убеждаюсь, что входная дверь закрыта на засов. Даже принимаю дополнительные меры безопасности: задергиваю шторы — что делаю крайне редко с тех пор, как мы только смотрим на дорожку и реку, — и закрываю ставни на кухне. Снаружи дом, наверное, выглядит запечатанным наглухо, будто хозяева уехали. Кладу в ящик на кухне рогипнол, который прописал мне Грег. Пусть будет под рукой, вдруг потребуется бросить Джезу в стакан.

Возвращаюсь к парню. Он не спит. Жалуется на ломоту во всем теле.

— А что с моими руками? — спрашивает он тревожно.

Думаю, может, болезнь вкупе с коктейлем из лекарств, которыми я кормила малыша, затуманила ему рассудок? Может, он просто не помнит, что лежал связанным в гараже? Если так — это добрый знак. Никто из нас не хочет об этом вспоминать.

Присаживаюсь на кровать, гляжу на парня с искренней жалостью:

— Думаю, я могу тебе доверять. Я просто предприняла кое-какие меры предосторожности, ты ведь первый раз спускаешься вниз. Как только докажешь, что не собираешься совершать глупостей, сможешь спускаться со свободными руками. Обещаю.

— Я — спускаться? Куда?

— В кухню, — улыбаюсь я. — Пожалуйста, не смотри так испуганно. Проведем этот день вместе. Я буду готовить, а ты можешь поговорить со мной.

— Так я все еще здесь?

— Верно. Ты в Доме у реки. Все хорошо.

— А домой я вернусь? Вы обещали отпустить меня. Говорили!

Глажу мальчика по голове:

— Конечно, ты поедешь домой. Думаю, уже скоро. Очень скоро.

Понедельник

Соня

Полдень близок к идиллии. Джез сидит за столом, его руки — за спинкой стула. Я готовлю. Укутала мальчика бело-зеленым одеялом, чтобы не замерз. Наполнила горячей водой бутыль и подсунула под одеяло ему на колени. Поставила диск Джеффа Бакли в СD-плеер, мы слушаем «Аллилуйя».

Готовлю больному горячий пунш: виски с лимоном, медом и водой. Из осторожности подаю не в стеклянном, а в пластиковом стакане. Джез пьет маленькими глоточками. Я держу стакан у его губ, потому что сам он не может. Юноша вряд ли сейчас в состоянии сделать что-нибудь импульсивное. Наши отношения изменились: он понимает, что я выхаживаю его, что искренне желаю ему добра.

Обваливаю в муке кусочки курицы, чтобы запечь нам на обед, если, конечно, у Джеза будет аппетит. Нарезаю шалот тонкими ломтиками, жарю на оливковом масле, добавляю бекон. Пока готовлю, поглядываю на Джеза. Наверное, хотелось бы видеть парня таким, как в тот первый день, — пьющим вино, развалившись за кухонным столом. Душа разрывается, когда гляжу на него сегодняшнего: по лицу мальчика тихо катятся слезы и падают в пластиковый стакан; из носа тоже течет; длинные блестящие струйки-нити капают с верхней губы. Заметив мой взгляд, юноша заходится в рыданиях.

— О Джез!

Вытираю ему нос, промокаю лицо чистой тряпочкой и даю попить воды.

— Послушай, ты был серьезно болен. Но уже идешь на поправку. Пожалуйста, не плачь. Я позабочусь о тебе. Все наладится.

Мало-помалу его рыдания стихают, мальчик делает глубокий вздох и слабо, застенчиво улыбается мне:

— Простите. Просто… так худо…

На кухне становится теплее. Джез корчится, жалуется на жару. Стряхивает одеяло, которым я его укрыла, и просит стянуть с него толстовку. Это не так просто, ведь руки у парня связаны. Я отвечаю, что снимать не буду, но закатаю рукава. Делая это, пристально рассматриваю мальчика: широкие запястья с выпирающими косточками, клин света вдоль аллеи между лучевой и локтевой костью, на лбу испарина, бисеринки пота в сгибах локтей.