Нити магии - Эмили Бейн Мерфи

– Значит, сегодня мы будем упражняться? – тихо спрашивает Ева. Грациозность и радость, которые она обычно излучает, куда-то подевались. Она движется, словно несмазанный жестяной механизм: скованно и неловко, будто пытаясь защитить что-то хрупкое. Я чувствую, как она собирается с духом, словно копит силы, чтобы снова распрямиться под тяжестью невидимого груза.

– Думаю, что нам действительно следует посвятить сегодняшний день упражнениям, – мягко отвечает Хелена. – Но перед этим, Ева… Ты когда-нибудь пробовала сахарные лепешки?

Ева слегка хмурится и качает головой.

– О, так дело не пойдет, – с шуточной мрачностью говорит Хелена. Она колеблется, но все-таки берет Еву за руку, накрывая ладонью ее тонкие пальцы. – Мы должны немедленно это исправить.

Я слегка сбита с толку таким поворотом событий и мыслью о том, что две балерины станут есть сахарные лепешки сразу после завтрака, однако иду в двух шагах позади них через слишком тихий дом. Хелена спускается по лестнице в коридор, ведущий к флигелю прислуги, и быстрым шагом идет по нему, однако у входа на кухню останавливается.

– Доброе утро, – окликает она, словно уведомляя о своем приходе.

Между ними, наверху, и нами, внизу, всегда происходит сложный танец. Отчасти наша задача заключается в том, чтобы двигаться быстро и понимать, как перемещаться вдоль этих запутанных линий, одновременно негласных и нерушимых.

– Не хочу никому мешать, – продолжает Хелена, пересекая незримую черту и входя в кухню.

Дорит, снова и снова раскатывая тесто скалкой, поднимает взгляд, лишенный всякого выражения.

– Это ваш дом, моя госпожа, – глухо отвечает она, и Хелена колеблется.

– Это мой дом, – соглашается она. – Но здесь твоя вотчина. Я много лет почти не заходила сюда… – невысказанные слова болезненно повисают в воздухе. «Не считая того рокового дня, когда погибла Айви». – Ты уверена, что тебе следовало выходить на работу? – спрашивает она, снова облекаясь властностью, точно плащом, но голос ее звучит мягче, чем обычно.

– Мне нужно чем-то занять мысли и руки, госпожа Вестергард, – отвечает Дорит, крепче вжимая скалку в тесто. – Сидеть и думать слишком тяжело.

Хелена касается края полотенца, расправляя его складки.

– Я знаю, как жалит горе, – сочувственно говорит она. – Когда-нибудь тебе станет легче.

– Прошу, – Дорит указывает на стол, и Ева на долю секунды напрягается, словно ожидая увидеть на столешнице следы крови Филиппа и Айви. – Вам что-нибудь подать? – спрашивает Дорит, машинально утирая глаза посудным полотенцем. – Чашку кофе? Скон?

Хелена отрывается от осмотра шкафов.

– На самом деле, – произносит она, – я хотела бы кое-что приготовить. Вместе с барышней Евой.

Дорит с трудом удается скрыть изумление.

– О… да, конечно, моя госпожа.

– Мне нужен сахар, кокосы, лавровый лист и свежий имбирь.

Мы все принимаемся за дело и отыскиваем ингредиенты, а Хелена повязывает передник и жестом велит Еве надеть поверх платья другой. Ева краешком глаза поглядывает на меня, как будто не может удержаться, но, стоит нашим взглядам встретиться, тут же хмурится.

Хелена поворачивается к ней:

– В тот первый день, в карете, ты сказала мне, что твоя любимая сказка Ганса Кристиана Андерсена – «Соловей». Что ж, а моя любимая сказка – «Снежная королева».

Так же, как и у меня. Рая мгновенно заставляет воду в маленькой кастрюльке закипеть, и Хелена добавляет туда сахар, лавровый лист и имбирь, одновременно рассказывая Еве историю Кая и Герды. О том, как дьявол создал волшебное зеркало, которое отражало весь мир в искаженном и намеренно уродливом виде.

– Когда оно разбилось, его осколки – некоторые были не больше песчинки – попадали людям в глаза, из-за чего они видели вокруг себя только самое худшее, – повествует Хелена, размешивая кокосовый сок и мякоть в сахарном растворе. – А когда осколок попадал в сердце, оно замерзало, превращаясь в лед. Но героиня сказки, юная Герда, пошла искать своего друга Кая после того, как ему в глаз попал такой осколок. Она дошла вслед за ним до самого дворца Снежной королевы и плакала жаркими слезами, которые проникли в грудь Кая и растопили его ледяное сердце.

Как обычно, слыша эту историю, я не могу не задуматься о том, не была ли она вдохновлена магией. Быть может, господин Андерсен слышал о Фирне и сочинил эту историю, приписав ей счастливый конец, несмотря на его невозможность?

– Самые лучшие истории всегда сплетаются вокруг стержня истины, – говорит Хелена. – Иногда кажется, что у всего мира в глазу сидят осколки дьявольского зеркала. И я хочу изменить это.

Хелена вынимает лавровый лист и имбирь и осторожно отмеряет на противень лепешки кокосовой сахарной смеси.

– Сахарные лепешки, такие же, какие моя мать когда-то готовила на Санта-Крусе, – поясняет она. – Мы оставим их остывать и загустевать, а пока что принесите мне, пожалуйста, карандаш и отрезок бечевки, – она снова ставит закипать воду в кастрюльке и отмеряет туда сахар.

– Алекс научил меня этому фокусу, чтобы я могла понять, как в пещерах образуются сталактиты, а в копях – кристаллы, – рассказывает Хелена, и я слушаю с возрастающим интересом. – Но к тому же это напоминает мне «Снежную королеву». – Хелена так интенсивно мешает воду, что в кастрюле поднимается целая сахарная метель. И так, пока сахар не растворяется, после чего она переливает раствор в стеклянную банку.

– Сахар будет оседать кристаллами на бечевке, а потом они начнут расти сами по себе, понемногу. И мне кажется, точно так же люди выращивают в себе ненависть. Позволяют ей расти и затвердевать, формироваться у них внутри, – она привязывает бечевку к карандашу и кладет его на края банки, так, что бечевка свисает в сахарный раствор. – И потому нам нужно делать трудное дело, Ева, – продолжает Хелена. – Не позволять ненависти возникать в ответ на ненависть. Потому что то, что образуется из этого, не бывает красивым или ценным. Вместо этого оно подобно яду, который опустошает нас изнутри и разрушает. – Она сглатывает. – Мы обе хорошо знаем, насколько некоторые люди озабочены тем, как мы выглядим снаружи. Но мы должны сделать все, чтобы не быть такими, как они, изнутри.

– Но они сами начали это, – бормочет Ева.

– Ты права. И нам редко удается убрать эти осколки стекла силой или даже разумными доводами. Но иногда посредством красоты и чего-нибудь необыкновенного – картины, книги, даже, возможно, танца – мы можем достучаться до сердец, твердых, как камень. Мы можем заставить их плакать и думать, и иногда этого достаточно, чтобы извлечь осколок. Иногда, открывая дверь перед красотой, они позволяют нам проникнуть достаточно глубоко, чтобы это изменило их собственные мысли.

Ева несколько секунд молчит, а потом тихо произносит:

– Мне кажется, это… тяжело.

– Тяжело? Ужасно. Следует ли принимать на себя и тащить такую тяжесть? Нет, Ева, все это несправедливо и нечестно. Но возможно ли это? Да, я верю, что возможно.