Помилованные бедой - Эльмира Нетесова

— Таисия Тимофеевна! Юрий Гаврилович! Лидия Михайловна! — звали больные врачей, выскочив в коридор.

Медсестра испуганно смотрела на старушку, лежавшую на постели. Та силилась вздохнуть, но воздух колом застревал в горле. Из глаз женщины ручьями катились слезы.

— Что с вами? — спрашивала медсестра бабку. Та взглядом указывала на гостинцы.

— Наташка! Не ешь! Не тронь! — подскочили санитарки и, завернув гостинцы в пакет, унесли из палаты.

Петухов вместе с Таисией Тимофеевной и Лидой промыли старушке желудок и кишечник, дали ей кислородную подушку, сделали несколько уколов.

Бронников позвонил следователю прокуратуры, рассказал о случившемся. Вскоре приехала оперативка. Водитель из милиции забрал пакет и спешно умчался обратно.

Утром в больницу пришел все тот же следователь. Он попросился к бабке, взявшей гостинцы для Наташки, и долго расспрашивал, как выглядел человек, назвавшийся отцом девчонки, что он говорил, на чем приехал.

— Так я и думал. Это не отец Наташки. Бабуля описала совсем другого. Он много моложе настоящего, черноволосый, худой, высокий, с узким лицом. Отец Наташки — седой, плотный, среднего роста, лицо круглое. К тому же, а это немаловажно, он уже неделю в командировке и вернется через два дня. Наташу хотели отравить мышьяком. Его подсыпали во все пирожные. Даже конфеты им обсыпали. Конечно, не без просьбы Софьи. Но ничего! И этого поймаем! Никуда от нас не денется! — спокойно улыбался следователь.

Натка лежала в постели, зарывшись лицом в подушку, и горько плакала. Ей было обидно, что отец, которого она даже не помнила, решил отравить ее так подло. Выходит, он не случайно не захотел увидеться и передал пакет с отравой через чужие руки.

«Да, но за что? Я ему ни одного плохого слова не сказала. Почему возненавидел? За что решил убить? Я ничего у него не просила и не набивалась к нему, о нем никто не вспоминал. А он оказался не лучше Соньки, хоть и родной. Ну, положим, у вас с матерью не получилось, разошлись, а я при чем?» — думала девчонка.

Она вспоминала, как мать ругала отца, оставившего семью: «Ему обидно, что я с другими трахаюсь? А как жить, если мужик ни копейки на продукты не дает? Сама-то я уж как-нибудь, а ребенку жрать надо. Где денег взять? У девчонки одежды нет. Кто о ней позаботится? При живом отце голодной безотцовщиной растет. А он и не чешется. Ему за рога стыдно? То, что дочь на мусорной свалке приучилась жрать, это разве не стыдно? Я б с радостью пошла работать, да кто возьмет с чахоткой? Теперь полно здоровых безработных. Меня отовсюду гонят. Одного жду — скорей бы сдохнуть».

Смысла сказанного Наташка не понимала. А вот слова застряли в памяти. И теперь, прокручивая их медленно, девчонка осознала жуткую правду падения матери. Она, как и Наташка, осталась один на один с бедой. Некому помочь и поддержать, ободрить и дать совет.

Хотя, конечно, свет не без добрых людей. Ей вспомнился милиционер, снявший ее с дерева, когда она прыгнула с балкона, чтоб разбиться, как бабка с пятого этажа. Ту, как говорили люди, невестка довела, каждым куском попрекала. Теперь старухе ничего не надо. Ей даже дерево не помешало. А вот Натку будто в руки поймал клен. Лишь немного ногу ободрала ветка. Зато милиционер, когда снимал с дерева, все ругал девчонку за прыжок. Когда узнал, что она не случайно, специально выскочила с балкона, заикаться начал, жалеть стал Наташку. И грозил кулаком балкону, с которого выпала девчонка:

— Ну, с-сука, теперь не отвертишься от нас, профура патлатая! Рада будешь сдохнуть, да пока не пройдешь все круги ада, не выпустим блядищу из своих рук!

Наташку он принес в машину на руках. Бережно усадил на сиденье. Вскоре машина остановилась у горотдела. Ее привели в дежурную часть, обо всем расспросили. Потом о ней говорили по телефону:

— Нет! Возвращать нельзя ни в коем случае. Она не случайно упала с балкона. В больницу? Но девчонка не покалечилась. Удачное совпадение. В психушку? Не понял… Что она там забыла? Нормальный ребенок! Чего? Да нет! Нервы у нее в порядке. Вон картоху с колбасой уплетает. Лавров ей чаю принес. У него своих сопляков трое. Любит с ними возиться. Что? Все равно в психушку доставить? Есть! Только пусть поест малек. Тут вот ребята из тормозков ей достали.

Милиционеры расспросили Натку обо всем. И тоже обещали привезти Муську. Но так уж случилось, что кошка исчезла — видно, тоже выскочила с балкона во двор, а возвратиться обратно к Софье уже не захотела.

В милиции только один человек не пришелся по душе Наташке. Он спустился по лестнице вниз, худой, низкорослый, лысый как коленка, с глазами колючими, пуговичными, с широкими красными лампасами на штанах. Мимоходом глянул на Наташку и спросил:

— Эта, что ли, разбиться хотела?

— Так точно! — ответили ему.

— Выпороть бы хорошенько, чтоб не хулиганила! Да отправить к родителям, дабы мозги вправили в нужное место. Не то повадятся вот такие изображать из себя Павликов Морозовых! — пошел к выходу не оглядываясь.

Наташка, выслушав его, чаем подавилась.

— Да ты с чего? Нашего старого козла испугалась? Плюнь! Его через месяц на пенсию отправляем. Будет у себя на дачной речке карасей ловить, головастиков пугать. Перешьет лампасы с брюк на кальсоны, чтоб не только всякая муха, а каждый червяк в огороде знал, с кем имел честь свидеться. А ты пей чай! Видишь, никто из ребят этого генерала не боится. Раньше он хорошим мужиком был. Теперь смылился.

В милиции не спешили отвозить Наташку в психушку. Все ждали другого распоряжения. Но его не последовало. Зато из прокуратуры позвонили, потребовали ускорить отправку девчонки в больницу.

Наташка и раньше лечилась в больницах, но в психушке оказалась впервые. Ночью в палате билась на полу в припадке эпилепсии молодая женщина. Волосы растрепаны, глаза обезумели, с губ пена, бабу так корежило и крутило, она так орала, что Наташка от жалости к ней сама заплакала навзрыд.

— Иди спать. Такое здесь случается часто, скоро привыкнешь, не плачь, — успокаивали санитары-альтернативщики.

Натка послушно вернулась в свою палату. Ночью ей приснилась Софья. Она все искала ремень, чтоб избить девчонку, но никак не находила. Она орала, грозила, а потом стала дергаться как эпилептик, с ее губ полетели клочья вонючей пены. И Наташка заорала от испуга, проснулась в поту, дрожащая, и рассказала о сне Семке.

— Успокойся, таких сам черт не берет. Твою мачеху надо зимой в проруби живьем замораживать. Покуда сдохнет, будет время на размышление. Чтоб больше не родились сволочи, надо с пеленок показывать, что гадов ждет. Хоть бояться будут!

— И ничего Софья не боялась! Она говорила, что за деньги кого хошь купит. И никто ей в жизни не помеха! У нее «крыша» есть! Знаешь какие? Они, те крутые, любого в бараний рог скрутят!

— Ну да! И их обломают!

— Этих нет! — не верилось Натке.