Соблазненные луной - Лорел Гамильтон

Я думала, что хорошо выгляжу – пока не услышала очень ужпродуманную фразу Мэви.

– Похоже, ты мой наряд не одобряешь, – сказала я,снимая чехол с чайника. Гален весь Лос-Анджелес оббегал в поисках чехла длячайника, достойного кухни богини. Стражи обычно пили за завтраком крепкий черныйчай – все, кроме Риса. Этот считал, что крутые детективы чай не пьют, так чтопил кофе. Ему же хуже, мне чаю больше останется.

Мэви воззрилась на меня, едва ли не шокированная:

– Я порой забываю, что самые важные для формированиягоды ты провела среди людей. Впрочем, ты даже для людей слишкомпрямолинейна. – Она опять промокнула глаза, хотя слезы из них уже нетекли, только на щеках еще оставались влажные полоски. – Ты неподдерживаешь игру.

Я насыпала в чай сахар, налила сливок и размешала.

– Какую именно?

– Я на тебя зла и потому намекнула, что ты недостаточнохорошо выглядишь. Ты не должна была переспрашивать, чем мне не понравился твойнаряд. Ты должна была заволноваться, что я нашла твой наряд неудачным. Этодолжно было тебя грызть, должно было подорвать твою уверенность в себе.

Я отпила чаю.

– А зачем тебе это нужно?

– Это ты виновата в том, что случилось ночью.

– В чем виновата?

Она едва не всхлипнула в голос.

– В том, что я переспала с этим... с этим лжесидхе.

Я не сразу поняла, о чем она говорит.

– Это ты о Шалфее?

Она кивнула, и тут уже слезы потекли. Не просто потекли –она уронила голову на светлую столешницу и разрыдалась так, словно душувыплакивала.

Я поставила чашку и подошла к ней. Не могла я спокойнослушать эти рыдания. Я их наслушалась уже за недели после смерти Гордона, но впоследнее время она плакала реже. Чему я была рада. В сказках часто говорится огорькой доле несчастных смертных, влюбленных в нестареющих существ, но Мэвипоказала нам обратную сторону такой любви. Когда бессмертное существовлюбляется в смертного – бессмертному приходится хуже. Мы умираем, а они нет.Простая жуткая правда. Глядя, как Мэви убивается по Гордону, я думала, во что явлипаю, выбирая мужа-сидхе. Ведь кого бы я ни выбрала, рано или поздно онстанет вдовцом. Этого не избежать. Не самая приятная мысль.

Я тронула ее за плечо, и она всхлипнула громче.

– Шалфей что-то тебе сделал? – спросила я, тут жепоняв, как глупо это прозвучало.

Мэви подняла голову ровно настолько, чтобы окатить меняпрезрительным, хоть и заплаканным взглядом.

– Он ничего не может сделать принцессе БлагогоДвора, – прогундосила она.

– Конечно, нет, прости, что спросила. – Япотрепала ее по плечу. – Но если он не сделал тебе больно, почему же тыплачешь? Вряд ли секс был так плох.

Она зарыдала в голос, закрыв лицо ладонями. Кажется, онавыкрикнула что-то вроде "Он был чудесен", но слишком уж неразборчиво,чтобы я была уверена.

Я никак не могла понять, чем она так расстроена, но она явнострадала. Я обняла ее за плечи и прижалась щекой к волосам.

– Но если все было чудесно, зачем же плакать?

Она что-то ответила, но я опять не разобрала.

– Прости, Мэви, я не слышу, что ты говоришь.

– Не могло оно быть чудесно!

Хорошо, что она на меня не смотрела, потому что лицо у менянаверняка было совершенно растерянное.

– Ты впервые за целый век ощутила вкус плоти сидхе.Конечно же, это было чудесно!

Она отняла ладони от глаз и повернулась ко мне, так что мнепришлось шагнуть назад.

– Ты никак не поймешь, – сказала она. – Он несидхе! Это обман, иллюзия – как та ваша яблоня, выросшая у меня в доме. Утромона развеялась.

– Та яблоня?!

Она кивнула.

Я не удержалась от недоверчивой гримасы:

– Но я ее трогала – листья, цветы, кору. Я запахвдыхала. Она была настоящая! Иллюзия может что-то скрыть или заставить принятьодин предмет за другой, но создать что-то на пустом месте иллюзия не может. Онадолжна отталкиваться от чего-то настоящего.

– Как правило, так. Но когда-то сидхе умели творитьтакие иллюзии, что о них можно было лоб расшибить. Ты, может, думаешь, чтовоздушные замки – это просто сказочки? Когда-то сидхе их строили. Мы моглитворить предметы из ничего. Создавать из одной магии вещи не менее реальные,чем все на земле.

– Так, значит, дерево было настоящее, – медленнопроговорила я.

– Настоящее – пока действовала магия. Если б оно успелодать плоды, можно было бы наесться яблоками. Именно так нас кормили волшебныеживотные: их было немного, но они возникали заново, когда их съедали.

– Я знаю, что подобные иллюзии возможны, но отецговорил мне, что способность их производить исчезла уже очень давно.

Мэви кивнула:

– Давно.

– То есть этот дар возвращается к нам вместе с прочеймагией?

– Да. – Тут она улыбнулась довольно бледной копиейтой улыбки, что сверкала в сотнях блокбастеров за десятки лет до того, какпоявилось слово "блокбастер". Она взяла меня за руки. – Ты намего вернула, Мерри, ты и твое волшебство.

– Нет, – покачала я головой. – Нет, не я –Богиня. Без ее божественной помощи я бы ничего не сделала.

– Ты слишком скромна, – сказала она.

– Может быть, – согласилась я и не удержалась,чтоб не добавить: – Впрочем, при таком дурном вкусе к одежде скромной бытьнетрудно.

Она отвела взгляд:

– Прости... Мне хотелось тебя задеть.

Я сжала ее руку и отняла у нее свои ладони.

– Почему?

– Потому что я винила тебя в том, что поддалась Шалфею.

– Если верить Рису, поддался скорее Шалфей.

Она по-настоящему покраснела.

– Верно. Противно, но верно. Я увидела, как он сияет втемноте. Он светился как золотая луна. И я... – Она отвернулась, пряча отменя лицо. – Он же не из твоей стражи. Я подумала, что он мне не откажет,и не ошиблась.

– Ты его соблазнила, у вас все отлично получилось, атеперь у тебя приступ утреннего раскаяния?

– Глупо, да?

– Фейри не раскаиваются в сексе, Мэви.

– Ты толком не жила при Благом Дворе, Мерри. Ты незнаешь наших правил.

– Я знаю, что вы считаете низшими всех, кромечистокровных сидхе, как бы они ни были одарены.

Она повернулась на стуле и посмотрела мне в глаза:

– Да, так.