Палач любви и другие психотерапевтические истории - Ирвин Д. Ялом

В конце концов я решил, что ее убеждение нерушимо, и переключил внимание на то, чтобы помочь ей научиться встречаться с мужчинами и привлекать их.

Но вся наша работа остановилась четыре недели назад, когда Мари выпала из кабины канатной дороги в Сан-Франциско и сломала себе челюсть, сильно повредив зубы и лицо, а также получив рваные раны лица и шеи. После недельной госпитализации она начала восстановление зубов у челюстно-лицевого хирурга. Мари имела низкий болевой порог, особенно в отношении зубной боли, и боялась своих частых визитов к хирургу. К тому же она повредила лицевой нерв и страдала от жестоких неутихающих болей в одной стороне лица. Лекарства не помогали, и именно для того, чтобы облегчить боль, я посоветовал консультацию гипнотизера.

Если уж в обычных условиях Мари была трудной пациенткой, то после несчастного случая она стала особенно упрямой и едкой.

– Гипноз действует только на тупиц и людей со слабой волей. Вы поэтому мне его советуете?

– Мари, как мне убедить вас, что гипноз не имеет ничего общего ни с интеллектом, ни с волей? Гипнабельность – это врожденная черта. Да и какой риск? Вы говорите мне, что боль невыносима – есть реальная возможность, что часовая консультация принесет некоторое облегчение.

– Вам кажется, что это просто, но я не хочу, чтобы из меня делали идиотку. Я видела гипноз по телевизору – жертвы выглядели придурками. Они думали, что плавают, будучи на сухой сцене, или что они гребут в лодке, в то время как сидели на стуле. У кого-то изо рта вываливался язык, и он не мог засунуть его назад.

– Если бы я подумал, что подобные вещи могут случиться со мной, я бы чувствовал себя так же беспокойно, как и вы. Но есть огромная разница между гипнозом по телевизору и медицинским гипнозом. Я точно скажу, чего вам ожидать. Главное – никто не собирается вами управлять. Вместо этого вы научитесь помещать себя в такое состояние сознания, в котором сможете контролировать свою боль. Похоже, вам все еще сложно доверять и мне, и другим докторам.

– Если бы врачи заслуживали доверия, они бы подумали о том, чтобы вовремя позвонить нейрохирургу, и мой муж был бы сейчас жив!

– Сегодня здесь столько всего происходит, столько проблем – ваша боль, ваше беспокойство (и предубеждение) насчет гипноза, ваш страх показаться глупой, ваш гнев и недоверие к докторам, включая меня – я не знаю, с чего начать. Вы чувствуете то же самое? Как вы думаете, с чего нам сегодня начать?

– Вы доктор, а не я.

Так и продолжалась терапия. Мари была нервной, раздражительной и, несмотря на декларируемую благодарность ко мне, часто саркастической и вызывающей. Она никогда не останавливалась на чем-то одном, а быстро перескакивала на другую жалобу. Временами она брала себя в руки и извинялась за свою стервозность, но неизменно через несколько минут снова становилась раздраженной и ноющей. Я знал: самое важное, что я мог сделать для нее, особенно в этот кризисный период, – это сохранить наши отношения и не позволить ей оттолкнуть меня. Поэтому я сдерживался, но мое терпение не беспредельно, и я чувствовал облегчение от того, что мог разделить эту ношу с Майком.

Я также хотел получить поддержку от коллеги. Таков был мой скрытый мотив при организации этой консультации. Я хотел, чтобы кто-то другой оценил мою работу с Мари, чтобы кто-то сказал мне: «Да, она сложная. Тебе с ней чертовски трудно приходится». Эта нуждающаяся часть меня действовала не в интересах Мари. Я не хотел, чтобы консультация Майка прошла гладко и легко – я предпочел бы, чтобы он помучился так, как приходилось мучиться мне. Да, признаю, мне отчасти хотелось, чтобы Мари доставила Майку неприятности. Я мысленно говорил ей: «Давай, Мари, покажи свой нрав!»

Но, к моему изумлению, сеанс протекал хорошо. Мари легко поддавалась гипнозу, и Майк умело погрузил ее в гипнотическое состояние и научил ее, как самой входить в транс. Затем он занялся ее болью, используя метод анестезии. Он посоветовал ей представить себе, что она в кресле дантиста и ей делают инъекцию новокаина.

– Представьте себе, как ваша щека и челюсть все больше и больше немеют. Теперь ваша щека совсем онемела. Коснитесь ее рукой и убедитесь, что она совсем застыла. Представьте себе, что ваша рука – хранилище онемения. Она немеет, когда касается вашей бесчувственной щеки, и может передавать это онемение в любую другую часть вашего тела.

Отсюда Мари было легко сделать еще один шаг и передать онемение во все болезненные участки своего лица и шеи. Отлично. Я заметил на ее лице след облегчения.

Затем Майк поговорил с ней о боли. Вначале он объяснил функцию боли: то, как она служит предупреждением, сообщая ей, как она может двигать челюстью и какие усилия ей можно прикладывать, когда она жует. Это необходимая, функциональная боль – в отличие от бессмысленной боли, которая вызвана поврежденными, раздраженными нервами и не служит никакой полезной цели.

Сначала, убеждал Майк, Мари нужно побольше узнать о своей боли: научиться различать функциональную боль и ненужную. Лучший способ сделать это – начать задавать правильные вопросы и подробно обсудить свою боль с челюстно-лицевым хирургом. Он – как раз тот, кто лучше всего знает, что происходит с ее лицом и ртом.

Утверждения Майка были удивительно ясными и произносились с должным сочетанием профессионализма и отеческой заботы. Мари и он на минуту встретились глазами. Затем она улыбнулась и кивнула. Он понял, что она получила сообщение и запомнила его.

Майк, очевидно польщенный реакцией Мари, перешел к своей последней задаче. Мари была заядлой курильщицей, и одним из мотивов, заставивших ее согласиться на консультацию с ним, была надежда на то, что он поможет ей бросить курить. Майк, специалист в этой области, начал свое хорошо отработанное, выверенное выступление. Он подчеркнул три главных момента: что она хочет жить, что ей нужно тело, чтобы жить, и что сигареты – яд для ее тела. Для иллюстрации Майк предложил:

– Подумайте о своей собаке или, если у вас ее сейчас нет, представьте себе собаку, которую вы очень любите. Теперь представьте себе собачьи консервы, на которых написано «Яд». Вы ведь не будете кормить свою собаку отравленной пищей, не так ли?

И опять Мари и Майк встретились глазами, и Мари снова улыбнулась и кивнула. Хотя Майк знал, что его пациентка ухватила мысль, он тем не менее продолжал развивать ее:

– Так почему же вы не обращаетесь со своим телом так же хорошо, как вы заботились бы о своей собаке?

В оставшееся время он закрепил инструкцию для самогипноза и научил ее, как отвечать на желание закурить самовнушением и усиленным осознаванием (гипервосприятием, как он выразился) того, что тело нужно ей для жизни, и того, что она отравляет его.

Это была отличная консультация. Майк сделал свою работу великолепно: он установил с Мари хороший раппорт и успешно достиг всех целей своей консультации. Мари покинула кабинет явно довольная им и работой, которую они проделали.

Потом я задумался о сеансе, на котором мы все трое присутствовали. Хотя профессионально консультация меня вполне удовлетворила, я не получил личной поддержки и признания, к которым стремился. Конечно, Майк не имел представления о том, чего я на самом деле от него хотел. Вряд ли я смог бы признаться в своих незрелых желаниях коллеге значительно моложе себя. К тому же он не мог догадаться о том, насколько трудной пациенткой была Мари и какие адские усилия я на нее затрачивал – с ним она сыграла роль образцовой пациентки, возможно, из чистого духа противоречия.