Круги в пустоте - Виталий Каплан

— Ну все, готов котенок, — донесся сквозь молочное сияние Сашкин голос. — Не такая уж и сложная полость оказалась. Сейчас, отцы-командиры, мы подсветку уберем.

И действительно, туман постепенно начал таять, редеть, сворачиваться гаснущими хлопьями. Вскоре пришлось вновь зажечь фонари — и Петрушко неслышно присвистнул. Там, где еще недавно господствовал каменный монолит, сейчас приглашающе чернел широкий туннель, по нему, не пригибаясь, мог бы идти не только Виктор Михайлович, но и массивный Семецкий, которого однажды в автобусе обозвали «шкафообразной гориллой».

— Вот что прислужники капитала скрывали от трудового народа! — Сашка Болотов ухмылялся, довольный произведенным эффектом, и сейчас еще больше походил на огромного кота — который не то что сметану, а увесистый кусок печенки стянул и стрескал.

— Да, эффектно, — пробормотал Петрушко. — Ну что, идем туда?

— А ради чего же мы дорогостоящий материал тратили? — искренне удивился Гоша.

И они пошли — впереди нижегородцы, полковник с Геной в центре, а замыкающим остался Юрик Семецкий.

…Спустя полчаса Петрушко забеспокоился. Все-таки пора бы уже чему-то появиться — подземному залу, гроту или хотя бы развилке путей. В самом деле, если Магистр потратил столько магии, замыкая пещеру — значит, было что прятать. Где-то же они проводят свои темные ритуалы, о которых известно столь немногое, но и этого хватает, чтобы волосы встали дыбом. На словах-то они, снисходительно улыбаясь, отрицают все. Какие мистерии, вы что? Фантастики обчитались? Зря, зря, душевредная литература. А «Рыцари белого пламени» — всего лишь культурно-философская группа, занятая исследованиями в области медиевистики, ее интересы не простираются далее старинных литературных текстов, забытых традиций… а ведь это так важно — восстановить связь времен, приобщить пытливых, ищущих людей всему светлому и мудрому, оставшемуся на обочине погрязшей в пороках цивилизации. В конце концов, покажите закон, которому деятельность «Рыцарей» противоречит! Нет такого закона. Что, Елисеев? Помилуйте, Елисеев — психически больной человек, неоднократно лежавший в соответствующих заведениях… Разве мы можем за него отвечать? Если в чем и виноваты — так вовремя не распознали параноика. Но, извините, мы не врачи, мы историко-культурологическая группа. И вообще, гадостей о ком угодно можно наговорить, хотя бы и о вас, господин майор. Только ведь их доказывать требуется, и кому как не работникам милиции об этом знать? Тогда, в позапрошлом году, Петрушко, разговаривая с Магистром, прикрылся милицейским мундиром. Формальный повод вроде был — самоубийство Павла Елисеева, одного из активных почитателей «Белого пламени». Как и положено, милиция завела дело, которое, впрочем, вскоре было передано в другую инстанцию — но о последнем обстоятельстве никому, понятно, не сообщили.

Увы, изложенные в предсмертных елисеевских записях факты документально подтвердить не удалось. Юрий Иванович умело спрятал концы в воду, а наблюдения «эксперта по экстрасенсорике» Гены к делу не подошьешь. Нужны видеозаписи, отпечатки пальцев, свидетельские показания, данные наружного наблюдения.

Полтора года «УКОС» топтался вокруг да около «Рыцарей», напоминая ягуара из сказки, который пытался достать свернувшуюся черепаху. Черепаха была умна, из-под панциря не вылезала. Если Магистр и проводил за это время «слияние с Изначальным Потоком», то лишь здесь, в наглухо замкнутых пещерах. Но без нижегородцев укосовцы ничего поделать не могли. Гена пытался, но максимум, чего добился своей магией — это ощутил чью-то боль, пронзительно-белую, сверкающую, на пределе обморока. После этого беднягу пришлось самого отпаивать нитроглицерином. Что боль адептов используется для колдовства, было известно давно, только юридической пользы от Гениных методов — ноль целых, ноль десятых.

Петрушко ускорил шаги и через пару минут нагнал Гену. В свете фонаря видно было, как изо рта у того слабой струйкой вырывается пар. Похоже, уставать начал. В конце концов, он из них самый старший — в прошлом году отмечали его полтинник.

— Притомился, Геннадий Александрович? — хлопнул его по плечу полковник. — Убавь темп. Не на пожар мчимся. Эти-то, молодые, рвут как на гонках, надо бы их тормознуть.

— Да ничего, Михалыч, — отдуваясь, сообщил Гена. — Я вполне в форме. Просто странно это, прямой длиннющий штрек, не должно такого быть, вспомни, мы же с картами работали. Да и вообще, для каменоломен нехарактерно. Мы уже едва ли не три километра нарезали. Не понимаю я этого.

— Тогда постой, я сейчас Сусаниных догоню, посоветуемся.

Тут, под землей, мобильник, увы, не действовал, пришлось едва ли не бегом мчаться, догоняя нижегородцев. Те не на шутку увлеклись, забыв и об утомившихся заказчиках, и о главной цели экспедиции. По-прежнему было глухо. Тоннель если и слегка искривлялся, то на глаз это было почти незаметно. На стенах никаких рисунков, никаких выбитых знаков, пол покрыт пылью, ни бумажки, ни окурка.

…В конце концов все собрались вместе. Надо было решать, что делать дальше. Сколько можно гнать вперед? Час, два, сутки?

— А мы по кругу не ходим? — недоверчиво процедил Семецкий, закуривая.

— Исключено! — отрезал Болотов. — Я метки ставил. Да и кривизна была бы заметна на глаз.

— Что там ваша рамка? — вяло поинтересовался Гена.

— Молчит, — вздохнул Гоша. — Никаких тут аномалий, все как обычно.

— И надо было это замыкать? Ребята, а вы уверены, что открыли ту самую полость?

— Как это? — вспыхнул Болотов. — Вы, Виктор Михайлович, думаете, их тут как грибов? Одна полость была, и мы ее открыли. Да, странная, конечно, но что было, то и открыли. А вы что тут найти-то хотели? Сундуки с бриллиантами? Или библиотеку Иоанна Грозного?

— Я уже ничего не думаю, — устало выдохнул Петрушко. — Геннадий Александрович, у тебя есть соображения?

— Силовых потоков тут не чувствуется, — неторопливо, чуть улыбаясь, начал Гена. — Присутствия чего-либо живого — тоже. И остаточного излучения нет. Кажется, будто сюда не ступала нога человеческая… кроме наших ног, понятно.

— Съемку делали? — осведомился Семецкий. — Все эти разговоры хороши, конечно, но что мы товарищу Вязнику докладать будем?

— А то и доложите! — похлопал по миниатюрной камере Болотов. — Все ж идет по плану.

— Ребята, — сумрачно выдавил из себя Петрушко, — вы, конечно, правы. Все действительно идет по плану. Только вот наш ли это план?

Все шло по плану, и Хайяар подавил невольную улыбку. Никак нельзя — Высокие Господа не улыбаются, они выше этих убогих человечьих повадок. Им ведомо тайное, они омылись глубинными водами, они одеваются в пламя и тьму, в дождь и в тоскливый западный ветер, тут уж не до улыбок. А смеяться хотелось — и дикие, наивно сверкавшие белками глаз, были забавны, и напряжение последних дней сказывалось.

Он стоял на плоском, неправильно-круглом камне, что располагался в центре зала. Иначе как залом этот необъятных размеров грот и не назовешь. Тонкими столбами-колоннами тянулись к высоким сводам сверкающие драгоценным блеском сталагмиты, и навстречу им сверху устремлены были узкие нити сталактитов. Точно руки влюбленных, которые тщетно надеются на встречу. Хайяар слегка поморщился от банальности сравнения. Ведь миф о юной Гиам-тхау и прекрасном Тлу-Ткмилэ — не более чем красивая легенда, жрецы поют этот гимн дважды в год, на праздниках зимнего и летнего Перетекания Сути. Простонародью нужны такие незатейливые сказки, где уж им подняться до древнего знания, где уж им разглядеть за персонажами площадного действа тайное учение о том, что вечно движутся в темном лоне Тонкого Вихря Круги, вертятся друг возле друга, едва не соприкасаясь гранями, но та же слепая сила, что стягивает их в общую цепь — она же и не дает им слиться воедино, потому что слияние означает смерть всего, возврат в изначальную пустоту и холод…