Храм на рассвете - Юкио Мисима

— Все оттого, что спите голой, — заметил Кацуми, вращая руль.

— Фу, как некрасиво. Точно ты видел… Так куда поедем?

На Гиндзе можно было опять столкнуться с тем человечком, поэтому Хонда предложил:

— А тот новый отель, на углу Хибии, как он называется… — Хонда забыл название, и это его раздражало.

— Наверное, отель «Хикацу», — помог Кацуми, и вскоре мелькнула грязная, серая, покрытая мусором поверхность воды — они ехали по мосту Сукиябаси.

Кэйко была очень приветлива и умна, но ей явно недоставало деликатности. О литературе, искусстве, музыке, даже о философии, когда о том заходила речь, она рассуждала так же, как рассказывала о духах или ожерельях, вкладывая в свои слова типично женские представления о роскоши и привлекательности; конечно, ни в искусстве, ни в философии она не была профессионалом, но обладала обширными познаниями в этих областях, и хотя многое Кэйко знала поверхностно, о некоторых вещах судила достаточно глубоко.

Если учесть, что дамы высшего света эпох Мэйдзи и Тайсё были либо педантично добродетельны, либо ужасно ветрены, золотая середина, присутствовавшая в характере Кэйко, приводила в изумление. Однако Хонда догадывался, какие беды подстерегали ее мужа. Она не была жестокой, и все-таки постоянно чувствовалось, что она не может быть снисходительной к маленьким слабостям.

Может быть, это защитная реакция? А на что? Кэйко, которую воспитывали так, что она не испытывала потребности защищать себя броней, скорее всего, не приходилось бороться с миром, который был бы ей враждебен. В присутствии Кэйко мир превращался в слугу, чувствовалось, что ее своеобразная чистота властно подавляет людей. Если Кэйко сама была человеком, не делавшим различия между благодеянием и любовью, то тот, кто пользовался ее вниманием, был рад верить, что любим.

И сейчас, когда она с бокалом шерри в новом вестибюле, напоминавшем площадку для регби, приступила к своим инструкциям, у Хонды сложилось ощущение, что ему рассказывают, как по-французски приготовить птицу под названием Йинг Тьян.

— С тех пор вы уже виделись дважды. И каковы ощущения? Чего ты смог добиться? — сначала Кэйко допрашивала Кацуми. Задав вопросы, она достала из бумажного пакета и положила на колени Хонде деревянный ящичек с сигарами, о которых на время забыли.

— Каковы ощущения? Думаю, скоро наступит подходящий момент…

Хонда, воображая давно забытый аромат сигар и поглаживая кончиками пальцев коробку с рисунком, заставлявшим вспомнить о банкнотах какого-нибудь небольшого европейского государства, — коробку, где на зеленом фоне сияла розового цвета лента с золотыми знаками и ряд золотых монет, испытывал все большее раздражение от каждого слова Кацуми. Хонда удивлялся самому себе, потому что воспринимал это раздражение с радостью, как некое предчувствие.

— Вы целовались?

— Да, один раз.

— Ну и как?

— Как? Я проводил ее до общежития и у ворот поцеловал.

— Ну и как?

— Я здорово волновался. Наверное, первый раз так.

— Что-то на тебя это не похоже, где ж твои способности?

— Это особенная девушка. Ведь она принцесса Кэйко посмотрела на Хонду:

— Да. Лучше всего привезти ее в Готэмбу. Придумаем, что на вечеринку, договоримся, что с ночевкой, приехать нужно как можно позднее. Мы ведь знаем, что им разрешают ночевать вне общежития, еще имеет значение, что это вроде бы как компенсация за тот раз, когда ее пригласили, а она не приехала, подвела, так что вряд ли она откажется. Да, она может испугаться дальней поездки вдвоем с Кацуми, поэтому вы должны быть вместе с ними. Конечно, Кацуми вас повезет. В Готэмбе буду ждать я, и, если обман откроется, ничего страшного. Меня не смутишь… Когда вы приедете на дачу, конечно, покажется странным, что никого из гостей нет. Но как бы там ни было, принцесса-иностранка одна оттуда убегать не станет, вот тут и понадобятся таланты Кацуми. В ту ночь вам, господин Хонда, лучше положиться на Кацуми и спокойно ждать, пока будет готова «утка с апельсинами».

В двенадцать часов ночи в Нинаоке в Готэмбе Хонда, погасив в гостиной огонь в камине, под зонтом вышел на террасу.

Бассейн перед террасой уже обрел свои формы, по грубой бетонной поверхности стучал дождь. До полного завершения работ еще далеко, не было даже лесенок. Сырой от дождя бетон в падавшем с террасы свете фонарей выглядел как грязный компресс. Для окончания работ нужно было приглашать людей из Токио, поэтому дело не двигалось.

Даже ночью было видно, что сток на дне бассейна никуда не годится. «Вернусь в Токио, и нужно будет этим заняться», — подумал Хонда. По лужам, стоявшим на дне, прыгали капли дождя. Они словно пытались ухватить далекие огни фонарей на террасе. Ночной туман, поднявшийся из ущелья в западном конце сада, закрыл белой пеленой половину газона. Было очень холодно.

Недостроенный бассейн выглядел огромной, бездонной могилой. Это ощущение появилось не теперь: он с самого начала только так и мог выглядеть. Казалось, если бросать на дно кости, вода, взметнувшись брызгами, успокоится, и потом эту яму в земле словно высушит огнем, кости же, впитав воду, станут огромными и блестящими. В старые времена не было бы ничего удивительного в том, что человек в возрасте Хонды приготовил для себя могилу, а Хонда стал на всякий случай строить бассейн. Жестокая попытка заставить одряхлевшее тело всплыть в массе голубой воды. У Хонды появилась привычка тратить деньги исключительно ради каких-то злых шуток. А может быть, отражающиеся в воде летние облака и горы Хаконэ как-то возвеличат его старость. И еще, какая бы гримаска пробежала по лицу Йинг Тьян, узнай она, что бассейн вырыт только потому, что летом Хонда хочет вблизи увидеть ее раздетой.

Хонда, собираясь вернуться в дом и закрыть дверь, поднял зонт и посмотрел на окна второго этажа. В четырех окнах оставался свет. В кабинете он свет выключил, так что горели окна в двух гостевых комнатах. В соседней с кабинетом комнате ночевала Йинг Тьян. В комнате напротив — Кацуми…

Капли дождя, скатившись с зонта, попали на колено, отозвались болью в суставе. На холодном ночном воздухе суставы заныли, незаметно подкравшаяся боль ожила в них, будто расцвел красный цветочек. Хонда представлял, будто это красные цветы с небольшим кружевным венчиком. На санскрите их называют небесными цветами. Кости, которые в юности прятались в теле и скромно выполняли свою роль, постепенно стали громко заявлять о своем существовании, петь, беспокойно шептаться и ждали только удобного случая, чтобы пробить слабеющее тело, сбросить его надоевший мрак, вырваться на поверхность и подставить себя свету так, как это постоянно делают молодая листва, камни, деревья — все вещи одной с ними породы и природы.

Хонда, глядя на окно второго этажа, представил себе, как Йинг Тьян сняла платье, и ему вдруг стало жарко. Что это? Обдало жаром кости? Разметали горячую пыльцу красные цветочки в суставах?

Хонда быстро закрыл на ночь входную дверь, погасил лампу в гостиной и крадучись поднялся на второй этаж. Чтобы бесшумно пройти в кабинет, он открыл дверь и вошел в спальню, которая находилась рядом с кабинетом. Ощупью в темноте добрался до заветной книжной полки. У него дрожали руки, когда он один за другим снимал с нее толстые тома. Наконец приник взглядом к глазку в глубине полки.