Избранное - Феликс Яковлевич Розинер

то на Маронова, то на Ахилла. Они продолжали играть, пока наконец Настена не сказала: «Пойдем, Олег, отвези меня домой». И вдруг Маронов ей ответил: «Нет. Как пришла, так и уходи. Не мешай нам играть. Мы отдыхаем». Маронову его дерзость, как он рассказал потом Ахиллу, стоила долгой ночной истерики. Ахилл же, едва Настена громко хлопнула дверью, сказал: «Дуэли на Красной речке не будет. Не подозревайте меня. И можете быть спокойны. Это полностью исключено». — «Да ведь летает же она, летает!» — сокрушенно сказал Маронов. — «Нет, — помотал головой Ахилл. — Здесь, со мной, не получится. Это вам мое слово». — «Ну и слава Богу, Ахилл. У вас есть чего выпить?» И когда они, стоя, выпили и стали жевать колбасу, Ахилл, поглядывая на растерянного Маронова, решил, что надо сказать еще несколько слов: «Вы благородно поступили, когда женились на ней после смерти Гамлета. Это всегда за вами. Если подумать, что Славик легко мог пропасть!.. Вы его сберегли. За это и я вам говорю спасибо. Когда-нибудь Славик это поймет». Глаза Маронова наполнились слезами. Вообще он был человек чувствительный, что обнаруживалось и в его сценариях.

С той поры Маронов стал относиться к соседу с какой-то трогательной заботливостью, и знаки его внимания постоянно сопутствовали жизни Ахилла в Красном: Маронов всегда старался привезти его на дачу и отвезти в Москву на своей машине, доставал для него продукты в писательском распределителе, брал на себя заботы о дачных бытовых делах. Принадлежащий миру кино, Маронов не раз и не два устраивал для Ахилла работу: заказы на киномузыку были тем, что позволяло ему безбедно существовать.

Настена же продолжала свое. При том, что она, конечно, по временам «летала» с кем-то и где-то, соблазнить Ахилла стало для нее, по-видимому, делом ее женской чести. К тому же она вошла в роль, чувство досады от недостижимого давало ей повод «переживать», то есть жалеть себя, раздражаться на ближних и ревновать — Ахилла к сыну и мужу, а их обоих — к Ахиллу. И, в общем, ей не было скучно. Ахилла эта ситуация не очень тяготила и всякий раз давала лишний повод взглянуть на себя со стороны и с иронией.

Но все было сложнее. Хотя внешне события не развивались, а каждый год, с осени, все начиналось как будто заново — Настена прибегает в шубке, Настена смотрит на Ахилла через стол, — это каждый раз показывало, что альянс Настены и Маронова не держится ни на любви, ни на уважении. Это чувствовал Славик. Прочитав в его записке ДОМА ЛОЖЬ, Ахилл ощутил себя глубоко в эту ложь погруженным. И, наверное, это ощущение его преследовало, когда последний раз он ехал из Красного с чувством, что там уж хорошо не будет никогда.

Теперь он туда возвращался впервые после всего происшедшего за два дня. Под гул мотора ночного такси, глядя, как в дальний свет фар вбегает припорошенная снегом дорога, он думал, что, как бы там ни было, Красный остается (еще не вырубили лес, еще не отравили речку, еще бетоном не заставили пространство поля), и он мечтал, что завтра, точнее, уже сегодня, лишь отоспавшись немного, займется снова тем, что не раз начинал и оставлял, — мистерией «Ахиллес», которую замыслил в незапамятные времена, когда впервые прочитал дневник Анны Викторовны и узнал из него об Эли Ласкове и о его опере.

Такси ехало по поселку, и Ахилл уже говорил водителю, где свернуть к его даче, когда перед ними возникла машина, стоявшая с открытой дверцей и светом внутри кабины.

— Из нашего парка, — определил таксист, когда ее задний номер стал легко читаем.

Около машины были люди. Ахилл вдруг понял, что рядом забор мароновской дачи и быстро сказал:

— Остановите.

Он вышел и увидел перед собой Славку и Леру. Водитель их такси стоял рядом и что-то им надсадно говорил.

— Что происходит? — спросил Ахилл. Ребята на него смотрели, как на марсианина.

— Не платят за поездку, — ответил водитель.

— Неправда! — огрызнулся Славка.

— Обдурить нас хочет! Сам денег не берет, а сам не отпускает, — невразумительно объяснила Лерка.

— Так и быть, добавляйте десятку, — стал говорить Ахиллу таксист, — у вас есть за них заплатить? Вы знакомые?

— Постой, постой, — подошел к ним шофер Ахилла. — А, Кузьмин, здорово! Сейчас разберемся, — тихо и успокоительно сказал он, похоже, только для своего пассажира. — Сколько он с вас запросил? — обратился он к ребятам.

— Вот, двенадцать, — показала деньги Лерка. — А он еще просит.

— Двенадцать в один конец, объясни им, Васильич, — сказал Кузьмин.

— Видите, хочет еще хотя бы трояк урвать, — снова Ахиллу негромко сказал Васильич, шагнул вперед и взял из рук Лерки деньги. — На, девочка, два рубля обратно. Бери, Кузьмин, десять. Поехали! — распорядился он.

— Ты что, старик?! — поразился Кузьмин.

— А то, что я взял с человека десять, и тебе того же хватит.

Потрясенный предательством Кузьмин, мотнув головой, молча полез на свое шоферское место.

Машины уехали. Стало тихо.

— Как же вы тут оказались среди ночи? — спросил Ахилл.

— Мы были у Славки, и он вспомнил, что здесь учебники на завтра.

— Вспомнил после полуночи?

— Угум… — промурлыкала Лерочка.

— Кто-нибудь знает, что вы приехали? — Ахилл вдруг понял, что играет роль занудного родителя, если не деда.

— Знает, знает, — снисходительно ответила девчонка. В темноте было видно, как она во весь рот улыбается. — Мать в Сенеже. А Славкин отец… — Она хихикнула.

Славка мрачно сказал:

— Он после Дома кино. Не мог нас везти. Дал деньги.

— На радостях, — не упустила вставить Лерка. — Сыночек-то жив-здоров!

Она снова хихикнула и, сунув руку под руку Славке, картинно прижалась к нему.

— Кончай, — попробовал воспротивиться Славка, но она его не отпустила.

Ахилл догадался:

— И вы тоже?

— Угум, — опять пропела Лерка. — Чуть-чуть. И не водку, а скотч. Мы помирились, — надо же было отметить, правда? — Голос ее неожиданно дрогнул.

Все несчастны. Даже в шестнадцать. За что это им? Зачем, мой мальчик, брошено в тебя еще до твоего рождения зерно страданий? Зачем тебе, отчаянной красотке, кому срывать бы только золотые яблоки с древа жизни, дано страдать в любовных муках с детства? И что мне с ними делать? Я не могу их бросить, и я уже им не могу помочь. Я то же, что они, я их страдание, они — мое, мы все одно страдание, пришедшее два дня назад на тайное свидание со смертью и избежавшее ее, чтобы забрать у смерти сил для нового расцвета.

Он к ним шагнул, и Лерка, не отпуская Славку, ткнулась в жесткую куртку Ахилла