Псалом бурь и тишины - Розанна А. Браун

Мааме Коготки вытянулась во весь свой огромный рост, чтобы Карина увидела, где заканчивается ее человекоподобное тело и начинаются жуткие хитиновые сегменты многоножки.

– Это было всего лишь предупреждение, намек на то, что случится, если я еще раз пренебрегу своим долгом. С тех пор я убивала каждого завенджи, приходившего ко мне в поисках Убежища. Теперь, как ты понимаешь, я должна убить и вас.

У Карины не нашлось бы слов, чтобы описать ужас от того, что она услышала, даже если бы ее мозг работал в полную силу. Выкрасть ребенка из семьи, пусть и из другого мира, и заставить его выполнять такую омерзительную работу… это было за пределами добра и зла.

Но все сочувствие в мире не будет значить ничего, если Мааме ее убьет.

– Бабушка Баия помиловала вас. Пожалуйста, пощадите если не меня, то хотя бы моих друзей, – взмолилась Карина. – Отыскать Убежище было моей идеей, а не их. Пощадите их.

– Думаешь, в этом мире ценится милосердие? Ценится доброта? – Мааме презрительно улыбнулась. – Ты либо имеешь власть, либо нет. Все остальное неважно.

Демоница обошла котел и бросила в него еще несколько ингредиентов.

– Любопытно, какие способности я приобрету, когда съем тебя и твоих друзей? Я так давно не кушала никого из рожденных под знаком Ветра. Скоро я стану сильнее всех в Сонанде. Убежище останется скрытым, как того и хотели твои проклятые предки, и никто уже никогда не причинит вред Мааме Коготки.

Демоница замолчала и вернулась к приготовлению варева. Карина хотела еще что-нибудь сказать, привести какие-нибудь доводы, которые убедили бы Мааме не убивать их, но ничего не могла придумать.

– Какая жалкая тебя ожидает смерть, дочка, – послышался голос, и вместо Тунде перед ее глазами появился баба. Слезы потекли у нее по щекам. Во взгляде баба смешивались жалость и недовольство. – Какой смысл в твоих силах, – за что я умер, в конце концов, – если ты не можешь защититься от явной опасности?

Карина не знала. Она не знала, и она так устала… Даже в самые тяжелые и безнадежные моменты жизни ее разум создавал образы, от которых она получала лишь осуждение и ни капли поддержки.

Кого она обманывает? Она не может представить, что ее спасают, потому что таких девушек, как она, не спасают. Спасают милых, добрых девушек, таких как Амината или Ханане. Никто не рискует жизнью ради таких пропащих и с ядом на языке, как она. Никто не оплакивает девушек, что идут тропой разрушения и отводят внимание от своего разбитого сердца, демонстрируя силу.

Никто ее не спасет.

– Истинная царица не нуждается в помощи. – Голос отца сменился голосом матери. Карине не обязательно было открывать глаза, чтобы встретить ее холодный взгляд. – Бабушка Баия спаслась бы сама. Я спаслась бы сама. Но ты не похожа на нас, так ведь?

Мать права. Она не достойна называться завенджи. Она не достойна называться царицей. Она старалась изо всех сил, но все ее усилия привели только к бессмысленной смерти, после которой ее никто не станет оплакивать.

Перед глазами все пошло разноцветными пятнами. По спине пробежал озноб. Она с ужасающей ясностью поняла, что не выберется из этой комнаты живой. Собрав последние силы в кулак, не обращая внимания на впивающиеся в мозг острые, будто стеклянные осколки, она послала во вселенную мольбу – богам, кому угодно, хоть кому-нибудь.

Помогите!

19. Малик

Лжец. Убийца. Палач.

Эти слова круг за кругом звучали у Малика в голове, проникали ему в кожу, вгрызались в его кости.

У него не было выбора. Деделе сама это сказала: их спасет только принесение Карины в жертву в Обряде Обновления. А пытка Деделе в подземелье под башней была единственным способом узнать местонахождение принцессы.

Лжец. Убийца. Палач.

Он никогда еще не вторгался настолько серьезно в разум человека. Что, если Деделе не оправится от допроса до конца жизни? Что, если это заставит ее причинить себе вред? Или другим людям?

Голова Малика готова была взорваться. Ему надо уйти отсюда, оказаться как можно дальше от того, что он сотворил, – но бежать некуда, невозможно далеко убежать от собственных мыслей.

– Меня бесит, как он с ней разговаривает! – зло сказала Лейла, и Малик отвлекся от своих переживаний. Его старшая сестра ходила взад-вперед по их маленькой гостиной. Хотя до вечера было еще далеко, небо потемнело, и в комнате царил полумрак. – Как будто Ханане – собака, которая обязана выполнять все, что он ей говорит!

Малик отодвинул черные мысли в сторону и попытался улыбнуться.

– Он хочет ей только добра, – сказал он. Лейле нельзя рассказывать о том, что он сделал. Если она узнает, то никогда больше не посмотрит на него прежними глазами.

– Конечно, он хочет ей только добра и поэтому не выпускает из крепости, где она погибла десять лет назад. Ты сам видел, как счастлива она была на улицах Зирана и как быстро она завоевала сердца людей. Она должна выезжать в город, для собственного блага и для блага Зирана, но как ей это делать: Фарид целыми днями ходит за ней как приклеенный.

Лейла сжала кулаки. Малик не помнил, чтобы его сестра когда-либо пускала их в ход, но подозревал, что смог бы это лицезреть прямо сейчас, если бы в гостиную в эту минуту вошел его наставник. В голове Малика снова закружились темные мысли, и он заставил себя остаться в контакте с сестрой, в его тепле, когда, казалось, мир вокруг него застывал. Дворец сотрясся от очередного громового раската, и Малик напомнил себе, что, по крайней мере, здесь их не затрагивают бедствия, раздирающие Зиран.

– Я и не думал, что ты так сильно привязалась к Ханане, – сказал он и тут же получил подушкой в голову.

– Ты не единственный, кто может подружиться с принцессой, – отрезала она, но в ее голосе слышалось смущение. При иных обстоятельствах он продолжил бы ее дразнить, как делал всякий раз, когда Лейла увлекалась какой-нибудь девчонкой, но в этом случае даже думать так было опасно, не то что открыто показывать.

Лейла продолжала:

– Пока ты пропадал в университете, она кое-что рассказывала. О своем детстве. Они с Фаридом практически не расставались с того дня, как он попал во дворец, и она явно не понимает, какая она без его влияния. Она говорит, что он ей как брат, но, судя по тому, как он на нее смотрит, как о ней говорит, он испытывает к ней не совсем братские чувства. Есть в