У последней черты - Дмитрий Ромов

твоими делами заниматься?

— Да почему? — не сдаётся неприметный человек. — Ну, посидит подольше. Эффект лучше будет.

— Подольше? Чтобы её хватились и начали милицию, посольство и морги на уши ставить? Я тебя убью, Крючков. Убью, а на твоё место вот его поставлю. Ребёнок и то умнее тебя. Уйди с глаз.

Крючков, похоже, к подобным заявлениям Де Ниро уже привык, потому как реагирует на это всё очень даже спокойно. Он качает головой, типа, ну блин, не угодишь ему, поворачивается и идёт прочь.

— Крючков! — окликает его Злобин. — Ну-ка, иди сюда.

— Да, Леонид Юрьевич, — послушно возвращается он.

— А от него, — кивает он на меня, — ты чего хотел?

— Ничего, просто мол извините, что отвлекаю…

— Так, всё. Иди. И на глаза не попадайся.

Тот поворачивается и идёт с видом оскорблённой невинности, разумеется.

— Это чего? — поднимаю я брови.

— Ой, ты-то хоть… — машет он рукой.

Надо сказать, что впервые вижу без пяти минут генерала в таком состоянии. Мне пока подобным образом от него не прилетало.

Подходит официант.

— Ничего не будем, — говорит недовольно Злобин, вставая из-за стола. — Поели уже, спасибо. Пошли. Или, если хочешь, можешь оставаться.

— Да нет, мне вообще-то на работу надо. Сейчас тоже огребу от своего начальника, как ваш Крючков. Это то, о чём я думаю, кстати?

— Я-то откуда знаю, чего ты там думаешь, — дарит он мне изображение улыбки.

— Ладно, кто-то не в духе, а я должен терпеть, хотя даже и спать сегодня не ложился. Мягко говоря. На чём вы её спалили, кстати? Намекните хоть, а то заинтриговали и всё что ли? Иконы скупала или валюту продавала? Золото, бриллианты?

— Ты почему такой умный, Брагин? — качает он головой. — Книжку антикварную приобрела. И да, ещё кое-что.

— Червонцы царские? — выпытываю я.

— Брошь с лилией.

— С французской лилией? — удивляюсь я. — Золотую с брюликами? Не ту ли, что у вдовы Толстого недавно украли?

— Не знаю пока, — отвечает он.

— А продавец не ваш что ли? Хотите сказать, случайное везение?

— Ты сам-то в везение веришь? Мы же профессионалы. За редким, правда, исключением. Конечно, подвели к ней фармазона высшей пробы. А она старинные русские книги собирает, целая библиотека у человека, между прочим.

— А лилия?

— А лилия, как раз, возникла внезапно. Ты не слишком ли любопытный?

— Я же в деле, вроде? — пожимаю я плечами.

— В деле, в деле. Если дело ещё действует, а то этот Крючков вечно всё портит. Бестолочь.

— Кадры решают всё, Леонид Юрьевич. Вы её вызволять пошли? С невообразимым риском для своей репутации и карьеры? Ну, в смысле делать вид?

— Ну почти, — качает он головой. — Почти угадал.

— А не слишком ли слабый крючок? Сейчас вы её освободите, она вырвется, улетит к себе в Европу и всё, забудет доброту вашу, и то что вы её из лап кровавой гэбни спасли.

— Чего? Ты давай, не выражайся при мне, совсем что ли?

— Это же ирония, я как бы не от своего имени это говорю, а от её.

— Ирония. Ладно. Слушай, у нас свои есть подходы. Прежде, чем вырваться, ей придётся кучу бумаг подписать. Так что и там карьера может рухнуть, и сюда уже не въедет никогда, а ей нравится приезжать. Да и другие есть привязки.

Интимные и сердечные? Я этого не спрашиваю, конечно, но видать, что-то в глазах такое грешное мелькает, и Злобин начинает сердиться:

— Так, Егор, ты не забывайся всё-таки.

— Так я слова не сказал, — смеюсь я, и мотаю головой. — Мы с вами сейчас, как Винни-Пух с Пяточком…

— Ладно, давай только без анекдотов. Я тебе позвоню. Мы же должны ещё вместе с Евой пообедать или поужинать. А то она уедет скоро, завтра буквально, а мы не обсудили варианты сотрудничества.

— Ну, давайте попробуем. У меня сейчас телефона нет, так что звоните мне в ЦК или в отель.

— А что с телефоном? — хмурится он.

— Что с телефоном? Он в машине, а её в ремонт надо везти, она же как с войнушки приехала. Весь салон в кровищи а кузов из автомата прошит.

— Нахера ты с этими блатными трёшься? Тут такие дела намечаются, а ты из-за копеек каких-то всё под угрозу ставишь?

— Серьёзно? — вопросительно смотрю я на него.

— Нет, извини, не в настроении просто. Ладно. Что с машиной делать будешь? В автосервис на такой приезжать не стоит.

— Нашёл вроде спеца немногословного, родственника своего временного водителя. Он таксист бывший.

Перекусить-то надо было, а то как-то меня колбасит немного. Молодость молодостью, но чувствую я себя будто с глубокого похмелья. Не спал, не жрал, да ещё и дела все эти. Нервные.

— Брагин! — рычит Ирина, как только я захожу в её кабинет. — Тебе тут что, частная лавочка? Хочу — прихожу, не хочу — не прихожу? Так что ли? Я весь день тебе телефон обрываю. Ты спал что ли?

— Ириш…

— Какая Ириша! Так не пойдёт, Егор! Это я тебе авторитетно заявляю! У нас дел столько, что надо пахать без сна и питания, а ты что? Нежишься? По девкам бегаешь, вместо работы? Ну-ка… Подойди ближе…

Я подхожу.

— Это что такое? Это что за внешний вид, я тебя спрашиваю? Не знала бы, что ты непьющий, подумала бы что пил всю ночь.

— Ир, да просто устал немножко, — зеваю я, раскрывая рот, как крокодил. — Не спал сегодня.

— Так, отставить браваду! Меня ты подвигами своими не впечатлишь

— Да ты же о подвигах моих и не знаешь, — пожимаю я плечами и сажусь на приставной столик.

— Ну-ка, зад свой убери со стола, пожалуйста. Нам звонили из Краснодарского обкома комсомола. Хотят как можно скорее включиться в движение. Предлагают провести совещание в конце недели или начале следующей.

— Молодец Медунов, не соврал.

— Ты мне зубы товарищем Медуновым не заговаривай, он тут ни при чём. Совещание готовить надо, а ты по девкам шаришься.

— Ир, хорош. Я не по девкам. У меня Пашку подстрелили. Он в реанимации в тяжёлом состоянии. В коме.

Она осекается и долго смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Как ты умудряешься, — наконец оживает она. — Постоянно куда-то вляпываешься. Егор, у нас же дело ответственное, надо уже посерьёзнее. Кто подстрелил? Ты с ним был? Это в тебя стреляли?

— Бандосы, Ир. Ты знаешь, что я тайный борец с бандосами? Судья Дредд и Бэтмен.

Она только рукой на меня машет.

— Слезь со стола, — кивает она. — И иди работай. Или иди спать. Я не знаю, что мне с тобой делать.

— Понять и простить, — картавлю я.

Она смотрит на меня, как на дурачка.

— Ириш! — я соскакиваю с приставного столика, перегибаюсь через её стол и чмокаю в щёку.

— Иди давай, — легко отталкивает она меня. — Правда, иди. Тебе ещё надо лететь увольняться, между прочим. Когда ты это делать собираешься?

Лететь, лететь, лететь… Итак, вся жизнь сплошной полёт. Чем дальше, тем выше и быстрее.

— Скоро,