Последняя охота - Жан-Кристоф Гранже

Он с ходу кинулся в атаку:

– И когда вы собирались мне сказать?!

Лаура не ответила. Она была в джинсах и темно-синем, цвета ночи, толстом свитере, свободная рука расслабленно лежала на колене.

– Юрген не был вашим братом.

– Что это меняет? – тихо спросила она, выдохнув дым. – Я говорила – мы были как близнецы, и…

– Заткнитесь! – взорвался сыщик. – Один из вас – приемный ребенок!

Лаура уставилась на него глазами, в которых плескался ночной мрак.

– Моя мать никак не могла забеременеть, – будничным тоном произнесла она. – Отец решил взять приемыша – втайне от всех. Он и мысли не допускал о передаче нашей части империи кузенам.

– Это был Юрген?

Лаура прикурила новую сигарету от предыдущей, и Ньеман заметил, что она дрожит. Образ «роковой женщины» растаял, как не было.

– А вы? – спросил он, не церемонясь.

– Я?

Она встала и, пройдя между Ньеманом и диваном, встала у балконной двери. Женственные бедра, тяжелая грудь, лишний вес… Все это не про нее, чувственность Лауры фон Гейерсберг иного свойства. Тонкой, как острога, фигурой графиня напоминала куклу ваянг индонезийского театра теней.

– Я родилась позже. Мать забеременела сразу после появления в доме Юргена. Классический случай.

Запах табачного дыма напомнил ему об Иване. Хорошо бы она сейчас оказалась здесь, рядом с ним, и защитила его от этого ведьмина отродья.

– Юрген знал, что его усыновили?

– Конечно нет!

– Откуда его взяли?

Лаура стояла спиной к сыщику и смотрела на парк, освещенный невидимыми фонарями. Со своего места Ньеман скорее угадывал, чем видел зыбкий, похожий на океан пейзаж.

– Кажется, из Восточной Германии. Родители рассказали мне, когда я подросла. Не вдаваясь в детали. Мне было неинтересно. Я считала Юргена братом. Моим близнецом. Ни кровь, ни ДНК значения не имеют.

Ньеман подошел к женщине:

– Почему вы молчали?

Она дернулась, и ее волосы ударили по стеклу с хрустальным звуком, как будто в локонах застряли осколки стекла.

– После смерти отца мы сражались, чтобы закрепить наше законное место внутри компании – несмотря на возраст и неопытность. Выйди история с усыновлением наружу, все оказалось бы под вопросом. Сегодня я единолично возглавляю группу VG и ни при каких условиях не поставлю дело под угрозу!

Лаура переходила от эркера к эркеру, похожая на русалку в огромном аквариуме.

– И кстати, – продолжила она совсем другим тоном, – не вижу никакой связи с убийствами.

– А Макс? Его тоже усыновили?

– Но… вовсе нет. Что вы пытаетесь раскопать?

– Если мы узнаем, что он тоже не Гейерсберг, получим мотив, – неприятным тоном ответил Ньеман.

Лаура искренне удивилась, а мгновение спустя пришла в ярость, ее глаза заледенели.

– Кровь, – продолжил Ньеман. – Кто-то мог захотеть очистить кровь клана, убедиться, что наследник компании в каждом поколении – подлинный Гейерсберг…

– В каждом поколении нашей семьи? Да о чем вы?

– О наследниках, исчезавших на протяжении всего двадцатого века…

Лаура повернулась к сыщику, сложила руки на груди, приняв ту же позу, в которой стояла перед семейными портретами, и превратилась в карикатуру на себя.

– Полагаете, их тоже усыновляли? – насмешливо спросила она. – Знаете, с такими сыщиками, как вы, преступники могут спать спокойно.

Ее сарказм прозвучал фальшиво. Она издевалась над Ньеманом, но голос выдавал страх и отчаяние. Неужели этот французский клоун узнает тайну Гейерсбергов?..

– Вы не нашли ничего конкретного, увлеклись слухами, местными легендами, тупыми языческими суевериями, которые издавна ослепляют наш народ. Не расследование, а турпоездка!

Ньеман сделал несколько шагов:

– Этими, как вы их назвали, легендами вдохновляется убийца. Или убийцы. Но я с вами согласен – у него или у них есть объективный мотив.

– Что за мотив?

– У Гейерсбергов с давних пор проблема с фертильностью, поэтому в каждом поколении берут приемных детей, а Черные охотники устраняют их прежде, чем они начнут воспроизводиться.

– Убирайтесь из моего дома и не возвращайтесь, пока не найдете что-нибудь посерьезней!

Ньеман подошел еще ближе, проигнорировав приказ графини:

– Вам нужна конкретика? Мы нашли Филиппа Шуллера в его лаборатории. Убитым. Он обнаружил разницу в ваших кариотипах и собирался меня предупредить.

– Шуллер мертв? – бесцветным голосом переспросила Лаура.

Ее лицо внезапно приобрело растерянное, почти исступленное выражение.

– А теперь я хочу услышать правду. Всю, до последнего слова. Время поджимает…

Лаура отшатнулась, прижалась спиной к стеклу. Лес шумел и волновался, как будто деревья пытались вырваться из земли.

– Я ничего не знаю, – выдохнула она.

Ньеман сделал еще один шаг. Подсознательно он надеялся, что учует ее аромат, совсем как пехотинец, готовый в любой момент наткнуться на мину.

Аромата не было – только запах омытой слезами кожи. Ощущение столь же тайное и стыдное, как ночные рыдания, от которых промокла подушка.

– Кто мог быть в курсе? Кто знал, что Юрген – приемный?

Лаура кинулась на него с воплем.

– ГОВОРЮ ВАМ, Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ! – взорвалась Лаура.

Ньеман отшатнулся, изумленный столь бурной реакцией, но графиня вцепилась в него мертвой хваткой и прижала к окну.

Сыщик ломал голову, подыскивая слова утешения, вся его полицейская напористость испарилась, но Лаура уже отшатнулась, чтобы видеть его лицо.

Детство Ньемана прошло под вестерны Серджио Леоне[47], но, несмотря на жестокость собственной жизни (восемь убитых преступников!), он ни разу не испытал дуэльных эмоций, когда напряжение спрессовывает время до миллисекунды.

Сейчас, с Лаурой, он ощутил головокружение ожидания.

Кто выстрелит первым?

Губы женщины, теплые, расслабленные, ответили ему.

В вестерне он бы уже лежал лицом в пыли. Мертвый.

Он всегда смотрел на физическую любовь как волк-одиночка. Секс по сути своей – дуэт, а ему всякий раз казалось, что в койке кто-то лишний. Особь, с которой необходимо считаться, хотя она портит все удовольствие. Нет, он не хотел забыть о партнерше, совсем наоборот – слишком много о ней думал. Он не разделял с женщиной удовольствия, а самоустранялся. Каждую ночь любви портила мысль: как бы не опозориться! Безупречна ли его эрекция? Он целует в правильное место? А ласки, они те, что нужно? Ньеман чувствовал себя человеком, который должен вписаться в смету, понятия не имея о расценках.