Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы - Виктор Голявкин

– Не думаете из своей дыры перебираться?

– Не думаем.

– А я разворачиваюсь, брат, вовсю…

– Мы с Катей, когда тебя исключили…

Штора перебил:

– Об этом я не жалею.

– Можно было бы тебе восстановиться…

– Брось, Картошин, я плевать хотел на них, мне не надо… Мне это все, знаешь… начхать. При моих способностях, ты, Картошин, знаешь… Я им всем покажу!

– Да, да… – сказал Картошин.

Я заметил, со Шторы вдруг слетело то хорошее настроение, та уверенность в себе, которые только что наполняли его до краев.

– Мы ведь с тобой, Картошин, не виделись с того дня, как я из института ушел, – сказал Штора.

– Да, да, с того дня, как тебя… как ты ушел, мы с тобой не виделись…

– И вот встретились в праздничный день, – сказала Катя.

– Сейчас мы все организуем, – засуетился Штора, – сейчас я своего помощника пошлю…

Он отвел меня в сторону.

Супруги Картошины закричали:

– Не надо ничего, Виконт, не надо беспокоиться, мы просто зашли тебя проведать!

Но он уже хлопнул дверью. Я его убедил, что детям до шестнадцати лет спиртного не отпускают.

– А вы, значит, его помощник? – спросила меня Катя Картошина.

Скажи «да», она сразу поинтересуется, в чем я помощник. Но мне не хотелось распространяться про значки. И Штора, как я понял, не собирался перед ними хвастаться сегодняшним днем. И я сказал:

– Я его родственник.

– Так, значит, вы его родственник? Вы нам что-нибудь расскажете? Виконт и сейчас, вероятно, откидывает номера? В институте он откидывал такие номера! Он был очень живой, правда, Паша?

– Да, он откидывал номера, – сказал Паша, – а что он сейчас делает?

– Работает, – сказал я.

– Ну, это понятно, а где он работает?

– Очень крупное место занимает, – сказал я почему-то.

– И какое же это место?

– Не знаю, что-то позабыл… Как его…

– Какое же?

Они меня вовсю допрашивали. Хотелось выпутаться из этой родственной истории, но не тут-то было. Смотрят на меня в упор, с таким интересом, как-никак родственник…

– Он ваш дядя, что ли?

– В общем-то да, – говорю, – но не совсем.

– Как это понять?

– Матери разные, понимаете.

– А-а-а…

Помолчали.

– А жена у него есть? – спрашивают.

– А какую вы имеете в виду?

– Смотрите-ка, второй раз женился!

– Вы, наверное, стюардессу имеете в виду? – спрашиваю.

– Про стюардессу мы ничего не знаем, ой, как интересно! Расскажите нам про стюардессу! Он нравился женщинам, правда, Паша? Смотри-ка, на стюардессе женился!

Паша задумчиво моргал.

– Да это раньше, – говорю, – у него была жена стюардесса, а сейчас… Как ее… Сикстинская Мадонна, в общем…

Они переглянулись, удивились они здорово. Сикстинская Мадонна их совсем убила.

Опять помолчали.

– А скажите, стюардесса интересная женщина, как она выглядит? – спросила Катя.

– Она, – говорю, – раньше в кино снималась… Да вы ее знаете… Красоты необыкновенной. Волосы абсолютно золотые, а глаза настолько синие, что хоть сейчас же помирай… А о фигуре и говорить нечего. Все падают…

– В каких же она картинах снималась? – спросила Катя.

– Да в этих, – говорю, – как их…

– Вспомните, вспомните…

– Много больно разных картин в голове перемешалось…

– Очень жаль, мы постоянно следим за новыми лентами… Кино – наша слабость, правда, Паша?

Паша кивнул.

– Интересно, отчего же она в авиацию подалась? И должность не ахти.

– Романтика, – говорю.

– Интересно…

– Очень даже, – говорю. – Она сейчас за адмиралом замужем. Адмирал мне кортик подарил…

– Вот как бывает!.. – воскликнула Катя. – Что значит красота!.. Бросила сниматься, совершила вроде бы опрометчивый, легкомысленный шаг. Ринулась в романтику. Порвала с кино. Ан нет! Выходит замуж за адмирала…

– Любопытная история, – сказал Картошин, – почему они все-таки разошлись?

– Ах, – сказала Катя, – брось ты: почему да почему! Так надо!

Она глубоко вздохнула и уставилась на стену. Я посмотрел туда же. Там на гвоздике висел значок. Тот самый. Первомайский. Она смотрела дальше. В пустоту.

– Нет, почему же все-таки? – допытывался Картошин, уставившись на меня.

Тут я ничего придумать не мог и сказал «не знаю».

– Оставь ты в покое мальчишку, – сказала Катя, но он от нее отмахнулся.

– Ну а вторая жена, – спросил Картошин, – как вы изволили назвать, живет с ним? Все нормально? В порядке? Да?

– Красивая, – говорю, – очень… Исключительно поет. Зовут в оперу, а она не идет…

– Но с ним она живет? – спросил Картошин, слегка раздражаясь.

– А с кем же ей жить, – говорю, – конечно, с ним…

Катя Картошина смотрела в пустоту. Картошин сказал:

– Какая у него все-таки должность, вы не вспомнили?

– Не могу, – говорю, – вспомнить.

– Пока он не вернулся, вы нам что-нибудь еще расскажите, со стороны племянника видней…

Я им всякую чушь понес.

– Бывают, – говорю, – у него разные гости, наезжают сюда разные директора заводов, фабрик, предприятий, институтов, лечебниц и больниц и обсуждают разные вопросы. Пьют чай с вареньем «Роза»…

Они даже посерели от моих басен.

– …Был один министр с женой… Два мастера спорта, боксеры…

– А как фамилия, не помните?

– Нет. Одного вроде бы Николаем звали… Тяжеловес из Москвы… О! Вспомнил. Королев! Бритая голова, и пиджак по швам трещит, как повернется… А другого фамилию я никак не припомню…

– А министра, министра как фамилия была?

– Министра?

Он весь вперед подался, очень хотел фамилию министра услышать. А я сморщил лоб, будто вспоминаю.

– Ну, ну? – спрашивает.

– Сейчас, сейчас…

– Какой отрасли, отрасли какой?

Я изо всех сил сморщился и говорю:

– Забыл.

– Что у вас за голова, простите, – разочарованно сказал Картошин. – Такой молодой – и такая память… Ваш дядя, насколько мне известно, не страдал этим изъяном.