Полый человек - Дэн Симмонс

Кроме того, он не жульничал. По крайней мере, по любым доступным для измерения стандартам.

Иногда Бремену было стыдно отбирать деньги у других игроков, но обычно телепатическая связь с профессионалами, сидевшими за карточным столом, обнаруживала их сходство с крупье – в глубине души они были уверены, что время работает на них и общий итог будет положительным. Некоторые новички испытывали почти сексуальное возбуждение от того, что играют с крутыми парнями, и Джереми считал, что оказывает услугу этим лохам, выводя их из игры.

Он не думал о том, что будет делать с деньгами. Приобрести их – вот была его цель, его прозрение в пустыне, а подробности того, на что он их потратит, можно обдумать потом. Еще одна неделя здесь, размышлял он, и можно нанять частный самолет, который доставит его в любой уголок мира.

Вообще-то, ему никуда не хотелось. Здесь, в этом самом глубоком из туннелей, в которые ему приходилось забираться, он нашел некое утешение – в квинтэссенции страсти и жадности, в суетности всего, что его окружало.

Бродя по залам одного из казино, Бремен вспоминал запись выступления мэра Мариона Барри, которую видел несколько лет назад: утомительная демонстрация банальности, эгоизма и неудовлетворенной сексуальности. Даже крупные игроки в своих дорогих костюмах, плещущиеся в джакузи с одной или несколькими танцовщицами, в конечном итоге чувствовали пустоту и разочарование, желание чего-то большего, чем давали сами эти ощущения. Джереми обнаружил, что наиболее точный символ всего Лас-Вегаса – хромированные подносы круглосуточных буфетов, предлагающих горы дешевой и посредственной еды, а также мгновения телепатической связи с сотнями одиноких мужчин и женщин в гостиничных номерах, эмоционально опустошенных дневной или ночной игрой, мастурбирующих в одиночестве перед «взрослым» видеоканалом кабельного телевидения, проведенного прямо в номер.

Но столы для пятикарточного покера были местом забвения, временной нирваной, достигаемой с помощью концентрации, а не медитации, и Бремен проводил за ними все время, когда не спал, накапливая деньги небольшими, но постоянными порциями. К тому времени, когда он обошел все крупные казино на Стрип, в его стальном чемоданчике хранилось почти триста тысяч долларов наличными. Джереми направился в отель «Мираж» и полюбовался там макетом действующего вулкана снаружи и бассейном с живыми акулами внутри, а потом почти удвоил свои деньги за четыре ночи участия в турнире со ставками в десять тысяч долларов и вступительным взносом.

Он решил, что посетит еще одно казино, в качестве вишенки на торте, и выбрал огромное, похожее на замок строение рядом с аэропортом. Зал для игры в карты был переполнен. Бремен подождал своей очереди вместе с другими простаками, купил стодолларовые фишки, кивком поздоровался с остальными шестью игроками – четырьмя мужчинами и двумя женщинами, из которых только один был профессионалом, – и погрузился в ночное марево математики.

Через четыре часа, после выигрыша нескольких сотен долларов, крупье объявил перерыв, и невысокий атлетически сложенный мужчина в сине-золотой униформе казино прошептал Джереми на ухо: «Прошу прощения, сэр, не могли бы вы пройти со мной?»

В мыслях порученца Бремен увидел только приказ привести удачливого игрока в кабинет управляющего – но также понял, что приказ будет выполнен любой ценой. Об этом свидетельствовал пистолет калибра.45 в кобуре на левом бедре шестерки. Джереми последовал за ним.

Нейрошум – все эти приливы и отливы страсти, жадности, разочарования и вновь вспыхивающей страсти – отвлекал его, и он не чувствовал опасности, пока не оказался в кабинете.

Перед видеомониторами сидели пятеро мужчин. Когда Бремен вошел, они посмотрели на него с каким-то веселым удивлением, словно не верили, что изображение на телевизионном экране теперь стоит перед ними, состоящее из плоти и крови. Сэм Эмпори развалился на длинном кожаном диване, а по обе стороны от него сидели двое громил, Берт и Эрни. Ванни Фуччи устроился за столом управляющего, сцепив руки на затылке, и в зубах у него торчала громадная кубинская сигара.

– Заходи, лошара, – сказал Фуччи, не вынимая сигары изо рта, и кивком приказал порученцу закрыть дверь и ждать снаружи. Потом он указал на пустой стул: – Садись.

Бремен не пошевелился. Он все прочел в их мыслях. Стальной чемоданчик у ног Берта Каппи принадлежал Джереми: они обыскали его номер и нашли деньги. Это был их отель, их казино. А если точнее, оно принадлежало отсутствующему Дону Леони. Вор Ванни Фуччи, приехавший сюда по какому-то делу, увидел Бремена на телевизионном мониторе в кабинете управляющего. Он отправил управляющего в двухдневный отпуск, а потом позвонил Дону Леони и стал ждать прибытия Сэла с парнями.

Джереми ясно видел все это. А еще яснее он видел, что Дон собирается сделать с этим выскочкой-лохом, который оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Первым делом мистер Леони хотел лично поговорить с Бременом в Нью-Джерси и выяснить, действительно ли он лох или работает на какую-то семью из Майами. Хотя это не имеет особого значения – Джереми все равно погрузят в мусоровоз и отвезут в их излюбленное место в Пайн-Барренс, где ему вышибут мозги, тело сунут в пресс-компактор, а брикет захоронят в обычном месте.

Ванни широко улыбнулся и вынул изо рта сигару.

– Ладно, можешь стоять. Тебе здорово везло, парень. Здорово везло. По крайней мере, до этого момента.

Бремен заморгал.

Фуччи кивнул. Берт Каппи и Эрни двигались так быстро, что Джереми не успел среагировать – его схватили за руки, и Берт воткнул шприц для подкожных инъекций в плечо Джереми, прямо через семисотдолларовый пиджак от «Армани».

Робби Бустаманте умирает. Глухой, слепой, умственно отсталый ребенок то впадает в кому, то выходит из нее, словно лишенная глаз амфибия перемещается из воды на воздух и обратно, не находя пищи ни в одной среде.

Мальчик так сильно искалечен, что некоторые медсестры ищут предлог, чтобы не входить к нему в палату, а другие, наоборот, стараются проводить там больше времени, ухаживая за умирающим ребенком и стараясь уменьшить его страдания своим невидимым и неслышимым присутствием. В редкие минуты, когда Робби почти приходит в себя и приборы над кроватью регистрируют состояние, отличное от быстрого сна, он стонет, мечется и хватает простыни. Его растопыренные пальцы и лубки на руках царапают постель.

Иногда медсестры собираются вокруг него, вытирают ему лоб и повышают дозу обезболивающего в капельнице, но ни прикосновения, ни лекарства не успокаивают ребенка: он все так же хватает простыни. Как будто что-то ищет.

Он ищет. Робби отчаянно пытается найти плюшевого медведя, единственного друга за все эти годы. Своего тактильного друга. Единственное утешение в вечной ночи, прерываемой лишь вспышками боли.

Когда Бустаманте находится в полубессознательном состоянии, он мечется, хватает одеяло и мокрые простыни в поисках этого медведя. Во сне он плачет, и его тонкий жалобный голос разносится по темным больничным коридорам, словно крик приговоренного к смерти.