Жена чайного плантатора - Дайна Джеффрис

– Что?

– Встань на ноги.

Гвен подвинулась к краю кровати, опустила ноги и протянула руку:

– Помоги мне, Лоуренс.

– Гвен, я хочу посмотреть, как ты сама это сделаешь.

Она закусила губу и попробовала встать, но комната закружилась, пол качнулся, и мебель съехала со своих мест. Гвен села обратно на постель:

– Что ты просил меня сделать, Лоуренс? Я не могу вспомнить.

– Я просил тебя встать.

– Ну, это ты дурачишься, да? – Она засмеялась, забралась под одеяло и уставилась на него.

Утром Гвен села перед туалетным столиком и открыла ящик, где лежал вышитый носовой платок, сохранивший запах ее матери. Она взяла его и понюхала. Подкрепив себя этим кратким общением с родным домом, Гвен накинула шелковый халат, сунула ноги в тапки, обмотала плечи мягким шерстяным платком и вышла из дому через боковую дверь.

На веранде сидели Верити и Макгрегор.

– Дорогая, как ты? – с широкой улыбкой спросила ее золовка.

– Я хотела немного подышать.

– Посиди с нами. Вот твой напиток. – (Гвен выпила лекарство, но не села.) – Хочешь позавтракать? Тебе станет лучше.

– Пожалуй, я лучше просто погуляю.

– Постой. – Верити открыла сумочку и вынула оттуда сложенный листок бумаги. – Чуть не забыла, но Ник только что напомнил мне. Я ношу это с собой с тех пор, как Хью заболел.

– О?

Верити протянула Гвен мятый листок:

– Можешь передать это Навине? – (Где-то в доме хлопнула дверь. У Гвен ослабли колени, но она постаралась изобразить удивление, глядя на листок, а сердце у нее так и стучало, в голове роем взвились мысли.) – Этот рисунок, – продолжила Верити, – для Навины, то ли от какой-то племянницы, то ли от кузины из деревни в долине. Он немного затерся, и некоторые линии, кажется, пропали.

Кровь отхлынула от лица Гвен – такое потрясение она испытала. Складывая рисунок, она надеялась, что они не заметили объявшего ее страха и тихий голос звучит только в ее голове.

Добропорядочная англичанка не производит на свет цветных детей.

Ник Макгрегор, до сих пор молчавший, взглянул на Гвен:

– Я поймал с этой запиской кули, который доставляет молоко.

– О…

– И теперь молоком занимается другой человек, ему строго запрещено передавать любые послания.

– Я отнесу это Навине.

– Я хотел сказать об этом раньше, но с болезнью Хью… – Макгрегор развел руками; Гвен не смела рта раскрыть. – К тому же вы и сами были нездоровы. – Он помолчал.

– Гвен, ты совсем бледная. Ты в порядке? – Верити протянула к ней руку, но Гвен отступила.

Они знают. Они оба знают и разыгрывают ее.

– Ну, все равно, – продолжил Макгрегор, – я не могу допустить, чтобы мои кули передавали записки, даже для айи.

Гвен искала слова:

– Я прекращу это.

– Хорошо. Ни к чему, чтобы слуги возомнили, будто они имеют право отправлять записки, когда им вздумается. Времена неспокойные, и нужно пресекать все каналы подпольной связи, даже самые незначительные.

– Будем надеяться, этот рисунок действительно от ее родственницы, а не от какого-нибудь политического активиста, – добавила Верити. – Я всегда считала, что у Навины нет родных.

Гвен силилась унять дрожь, нужно было как-то сменить тему, и, цепляясь за ускользающие мысли, она собралась было заговорить. К счастью, Макгрегор встал, и Гвен воспользовалась шансом сбежать от них.

Сад, казалось, был охвачен пламенем. Гвен шла мимо кустов и вела одной рукой по красным и оранжевым цветам, а в другой сжимала рисунок Лиони. Придется искать какой-то другой способ сообщения с деревней, но, по крайней мере, теперь она знала, что́ случилось с не доставленным вовремя рисунком. Он задержался не потому, что она не сделала признания. Лиони ничто не угрожало, с ней все в порядке, и беспокоиться в этом смысле не о чем.

Гвен подошла к озеру и подумала, не искупаться ли ей, но лекарство уже начало оказывать действие – нити золота на воде стали мутными, цвет неба смешался с цветом озера, они растворились друг в друге, и Гвен ощутила слабость в ногах. Она встряхнула головой, чтобы прочистить мозги: озеро снова стало озером, а небо – небом, и подошла к лодочному сараю. Вот отличное место – безопасное и полное приятных воспоминаний.

Гвен открыла дверь и оглядела комнату.

Огонь в камине, конечно, не горел, и в домике было сыро, но она устала, а потому взяла вязаный плед, легла на диван и укрылась.

Через некоторое время Гвен услышала голос Хью. Сперва она решила, что задремала, и улыбнулась при мысли о сыне. Ее милый мальчик. Она так мало его видела в последнее время. Всегда-то у него «Верити то» да «Верити это». Но, услышав и голос Лоуренса тоже, а потом снова Хью, Гвен исполнилась желания увидеть обоих своих мальчиков. Ей захотелось погладить сына по волосам и ощутить себя в объятиях Лоуренса. Она попыталась встать, но, почувствовав, что голова у нее словно раздулась до невероятных размеров, ухватилась за подлокотник дивана, чтобы не упасть.

– Поищем маму там? – услышала Гвен.

– Хорошая идея, старичок.

– Папа, а Уилфреду можно тоже войти?

– Давай-ка я первый загляну, а там посмотрим.

Гвен увидела темную фигуру Лоуренса в дверном проеме:

– О, Лоуренс, я…

Он подошел, навис над ней и, казалось, занял собой все пространство. Сказал несколько слов, и потом свет в ее глазах померк.

Когда Гвен пришла в себя, она услышала голос мужа. Они находились в ее спальне, рядом с Лоуренсом у окна стоял доктор Партридж. Она не видела их лиц, только силуэты и сложенные за спинами руки.

Гвен кашлянула, и доктор обернулся:

– Я бы хотел осмотреть вас, Гвен, если вы не против.

Она попыталась пригладить волосы.

– Ну, я наверняка выгляжу абсолютным пугалом, но, вообще-то, Джон, со мной все в порядке.

– Тем не менее… – Он заглянул ей в глаза, послушал сердце. – Лоуренс, ты говоришь, она упала в обморок?

– Я нашел ее на полу в лодочном сарае.

– И она казалась потерявшей ориентацию? – (Гвен посмотрела на Лоуренса, тот кивнул.) – У нее зрачки размером с булавочный укол и сердцебиение частое. – Партридж перевел взгляд на пациентку. – Где стакан, из которого вы в последний раз пили лекарство, Гвен?

– Я не знаю. Где-то снаружи. Не помню точно.

Гвен закрыла глаза и дремала, пока Лоуренс искал стакан. Он вернулся и передал его доктору.

Тот принюхался, обмакнул кончик пальца в остатки на дне и лизнул его: