Сталин. Наваждение России - Леонид Млечин

Принято говорить, что история не знает сослагательного наклонения. Это ошибка. Всегда нужно рассматривать возможность альтернатив.

Вот три вопроса, над которыми следует подумать:

1. Решился ли бы фюрер напасть на Польшу в сентябре тридцать девятого, если бы не получил поддержку Сталина?

Принято считать: договор с Гитлером помог избежать гитлеровского нападения уже в 1939 году, оттянуть войну. Но в 1939 году Германия никак не была готова к большой войне с Советским Союзом.

Польская кампания выявила серьезные недостатки вермахта и военной промышленности. Авиация исчерпала запас бомб и не была готова к продолжению военных действий. Ограниченные возможности немецкой экономики позволяли восстановить запас авиабомб только за семь месяцев. Выявилась недостаточная выучка пехотных подразделений. Проблемы возникли с танковыми частями. Меньше чем за месяц четверть боевых машин были либо повреждены в бою, либо вышли из строя. Легкие танки Т-1 иТ-11 вообще не годились для современной войны, требовали замены. Но именно в этот критический для Германии период между октябрем 1939-го и октябрем 1940-го выпуск танков наполовину сократился. Следующую военную кампанию вермахт мог вести только на следующий год…

2. Посмел бы фюрер ударить по Франции в сороковом, боясь Красной армии в тылу? После переброски на западный фронт практически всех боеспособных частей на оккупированной польской территории осталось всего десять резервных дивизий! Они не могли противостоять советским войскам.

3. А если бы франко-британские войска не были разгромлены, напал бы Гитлер на Советский Союз, имея за спиной враждебные Францию и Англию?

Первым в Москву в начале четвертого утра 22 июня 1941 года позвонил командующий Черноморским флотом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский и доложил о приближении со стороны моря неизвестных самолетов.

Морские офицеры в штабе Черноморского флота решили, что это наркомат военно-морского флота проверяет готовность противовоздушной обороны города. Когда самолеты стали бомбить город, офицеры поразились:

— Значит, война? Но с кем?

Бомбардировка военно-морской базы в Севастополе началась в четверть четвертого ночи. Нарком военно-морского флота адмирал Николай Герасимович Кузнецов доложил наркому обороны Тимошенко и секретарю ЦК Маленкову о налете немецкой авиации. Маленков выслушал Кузнецова недоверчиво и тут же приказал соединить его с командованием Черноморского флота, чтобы перепроверить его слова.

В половине четвертого немцы начали артиллерийскую подготовку по всей линии границы. С Тимошенко связался начальник штаба Западного округа генерал Владимир Ефимович Климовских и доложил, что бомбят крупные приграничные города. Через несколько минут о том же сообщил начальник штаба Киевского особого военного округа генерал Максим Алексеевич Пуркаев. И наконец, без двадцати четыре об авианалетах доложил командующий Прибалтийским округом генерал Федор Исидорович Кузнецов.

Тимошенко попросил Жукова позвонить Сталину.

На ближней даче трубку телефона спецсвязи долго не брали. Потом раздался сонный голос. К телефону подошел еще неокончательно проснувшийся и весьма недовольный комиссар госбезопасности 3-го ранга Николай Сидорович Власик, начальник 1-го отдела (охрана руководителей партии и государства) наркомата госбезопасности.

— Кто говорит? — грубо спросил он.

— Начальник генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

— Что? Сейчас? Товарищ Сталин спит.

— Буди немедленно! Немцы бомбят наши города. Началась война.

Власик некоторое время осмыслял услышанное и уже другим голосом сказал:

— Подождите.

Через несколько минут Сталин взял трубку.

Жуков коротко доложил о начале бомбардировок и попросил разрешения отдать приказ об ответных боевых действиях. Сталин молчал. Сильная мембрана аппарата правительственной связи доносила только его тяжелое дыхание.

Начальник генштаба повторил:

— Будут ли указания, товарищ Сталин?

Вождь спросил:

— Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским округом.

— Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызывал всех членов политбюро.

Никакого приказа Сталин не отдал. Немецкая авиация уже бомбила советские города, наземные части вермахта переходили границу.

Но Сталин не хотел верить, что это война. Совещание в Кремле началось без пятнадцати шесть утра. По словам Жукова, Сталин был очень бледен и держал в руках не набитую табаком трубку.

Первое, что он спросил у военных:

— Не провокация ли это немецких генералов?

Тимошенко не выдержал:

— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация?

Сталин не мог поверить в очевидное. Продолжал стоять на своем:

— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы будут бомбить и свои города. Гитлер наверняка не знает об этом. Прикажите огня не открывать, чтобы не развязать более широких военных действий.

Он обратился к Молотову:

— Позвоните в германское посольство.

В посольстве сказали, что посол сам просит его принять.

Когда приехал Шуленбург, у Сталина, похоже, шевельнулась надежда: все сейчас выяснится. Может, Гитлер решил пошуметь на границе, чтобы придать весомости своим требованиям?

Молотов ушел в свой кабинет.

Тем временем Жукову в сталинскую приемную позвонил его первый заместитель в генштабе генерал Ватутин, доложил, что немецкие войска перешли границу и наступают. В войсках неразбериха. Жуков и Тимошенко попросили Сталина разрешить отдать приказ нанести контрудар.

— Подождем возвращения Молотова, — ответил Сталин.

Немецкие дипломаты заметили, что Вячеслав Михайлович очень устал. Шуленбург едва ли выглядел лучше. Помощник наркома иностранных дел Семен Павлович Козырев рассказывал потом, что у немецкого посла дрожали руки и губы. Он трагически переживал то, что ему предстояло объявить.

Шуленбург зачитал меморандум имперского министра Риббентропа, который заканчивался такими словами:

«Советское правительство нарушило договоры с Германией и намерено с тыла атаковать Германию в то время, как она борется за свое существование. Поэтому фюрер приказал германским вооруженным силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами».

Молотов спросил:

— Что означает эта нота?

Шуленбург ответил:

— По моему мнению, это начало войны.

Риббентроп приказал послу «не вступать ни в какие обсуждения этого сообщения».