Сталин. Наваждение России - Леонид Млечин

Вячеслав Михайлович был возмущен:

— Германия напала на страну, с которой подписала договор о дружбе. Такого в истории еще не было! Пребывание советских войск в пограничных районах обусловлено только летними маневрами. Если немецкое правительство было этим недовольно, достаточно было сообщить об этом советскому правительству, и были бы приняты соответствующие меры…

Молотов закончил свою речь словами:

— Мы этого не заслужили!

Шуленбург ответил, что ему нечего добавить к уже сказанному, и горько заключил:

— Я шесть лет добивался дружественных отношений между Советским Союзом и Германией, но судьбе противостоять невозможно.

Молотов и посол пожали друг другу руки и разошлись. Вячеслав Михайлович вернулся в кабинет Сталина. Вождь был уверен, что Шуленбург передаст Молотову список политических, экономических и территориальных требований Гитлера и можно будет как-то договориться. Но Молотов вернулся со словами:

— Германское правительство объявило нам войну.

Сталин тяжело опустился на стул.

Жуков и Тимошенко попросили разрешить, наконец, войскам приступить к активным действиям и нанести удар по немецким войскам.

— Дайте директиву, — согласился Сталин. — Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.

Сталин не понимал, что Красная армия сможет перейти границу только через несколько лет. Да и Тимошенко с Жуковым еще пребывали в плену иллюзий и думали, что Красная армия легко отразит немецкий удар и перейдет в контрнаступление.

«Трудно было понять Сталина, — писал Жуков. — Видимо, он еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом…»

«Мы сидели у приемника, ждали, что выступит Сталин, — вспоминал Илья Эренбург. — Вместо него выступил Молотов, волновался. Меня удивили слова о вероломном нападении. Понятно, когда наивная девушка жалуется, что ее обманул любовник. Но что можно было ждать от фашистов?»

Красная армия не могла не только уничтожить вторгшиеся на территорию страны части противника, но и остановить их. Советская авиация была фактически уничтожена, теперь немцы столь же методично жгли советские танки и артиллерию, бомбили склады боеприпасов и штабы. А в системе управления царил хаос. Ставка не представляла себе реального положения дел.

«Штабы фронтов и командующие, — вспоминал Жуков, — не могли получить от штабов армий и корпусов конкретных данных о противнике. Они просто не знали, где и какими силами наступают немецкие части, где противник наносит главные, а где второстепенные удары, где действуют его бронетанковые и механизированные соединения».

Первый удар немцев, по словам Жукова, привел к оцепенению командного состава.

«Неудачи первого периода войны Сталин объяснял тем, что фашистская Германия напала на Советский Союз внезапно, — писал Георгий Константинович. — Это исторически неверно. Никакой внезапности нападения гитлеровских войск не было. О готовящемся нападении было известно, а внезапность была придумана Сталиным, чтобы оправдать свои просчеты…

Из всех причин наших неудач на первое место я ставлю не внезапность, в смысле того, что наши войска оказались застигнуты врасплох, и даже не незавершенность технического переоснащения и реорганизации их, а вооружение противника, мощь его удара. Для нас это явилось большей неожиданностью, нежели внезапный переход границы».

Никто ничего не знал. Связь с фронтами прервалась. Командование фронтов и не подозревало, что их части бросили позиции и отступают в беспорядке. Генералы отдавали приказы наступать частям, которые уже не могли вести боевые действия. В первые дни и недели войны немцы отмечали отсутствие единого командования в Красной армии. Каждая часть дралась сама по себе. Вермахт перемалывал лучшие кадровые соединения Красной армии. Немецкие генералы и не ожидали, что все это будет так легко. Командующие фронтами без подготовки бросали в бой свои механизированные корпуса, пока те просто не перестали существовать.

В течение всего дня наркомат обороны и генштабы были бессильны. Без разрешения вождя нарком Тимошенко не мог отдать ни одного серьезного распоряжения. Но Сталин работал в привычном режиме. Ночь и день у него давно поменялись местами. Он появлялся в своем кабинете в Кремле ближе к вечеру, принимал посетителей и разговаривал по телефону, под утро уезжал и долго спал. И до его появления на следующий день советское командование было парализовано.

Днем генералы ожидали появления Сталина, а ночью, когда он принимался за дело, падали с ног от усталости. Такой график не позволял руководству вооруженных сил нормально работать и вовремя принимать необходимые решения.

Вождь не хотел оставаться один, и у него в кабинете постоянно сидели Ворошилов и Молотов, которые своими замечаниями только подогревали недовольство Сталина военными. Новости с фронта становились все менее утешительными. Хотя реальность была еще хуже. Привычка сообщать начальству только хорошие новости продолжала действовать и после начала войны. Люди думали, что только в официальных сообщениях стараются все приукрасить — из политических и пропагандистских соображений. В реальности врали и Сталину. И самих себя обманывали.

«В Ставку поступало много донесений с фронтов с явно завышенными данными о потерях противника, — вспоминал главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов. — Может быть, это и вводило Сталина в заблуждение: он постоянно высказывал предположение о поражении противника в самом скором времени».

26 июня Сталин услышал от Николая Федоровича Ватутина, что Западный фронт практически не существует. Западный особый округ, переименованный в Западный фронт, подвергся настоящему разгрому. Немецкие танки вышли к Минску. Сталин не поверил первому заместителю начальника генштаба. Еще недавно он получал успокоительные сообщения об успешных контрударах. Но вскоре убедился в том, что ситуация еще опаснее, чем он предполагал.

Сталин потребовал от маршала Шапошникова доклад о положении дел на западном направлении. Борис Михайлович ответил, что не от всех армий получены сводки. Сталин ему выговорил:

— Очень плохо, что у фронта и главкома нет связи с рядом армий, с остальными армиями связь слабая и случайная.

Добавил едко:

— Даже китайская и персидская армии понимают значение связи в деле управления. Неужели мы хуже персов и китайцев?

Маршал мог бы, конечно, поинтересоваться, а кто довел армию до такого состояния. Но, разумеется, промолчал. Себя Сталин никогда и ни в чем не признавал виновным. Мысль о собственных ошибках даже не приходила ему в голову.

Главный удар немцы наносили не на юге, как ожидали в Москве. На участке группы армий «Юг» Красная армия имела более чем двукратное превосходство в силах, поэтому немцы первоначально ставили перед собой весьма скромные задачи. Но севернее Припяти командование вермахта добилось превосходства в танках и сделало на них ставку. Немецкие генералы старались рассечь линию фронта танковыми клиньями на максимальную глубину и зайти в тыл советским войскам.