Холокост. Новая история - Лоуренс Рис

Создание гетто в Лодзи стало следующим звеном в цепи страданий еврейского населения. Правда, к весне 1940 года в городе стало на 70 000 евреев меньше: кого-то депортировали, кто-то бежал в другие места. Но 164 000 евреев оставались в Лодзи, и теперь им пришлось ютиться на территории в 4 квадратных километра. Гетто было страшно перенаселено, и это не могло не привести к антисанитарии.

Макс Эпштейн, 15-летний школьник, тоже оказался в гетто. До войны у мальчика была благополучная жизнь. Его отец — преуспевающий предприниматель — владел складом лесоматериалов. Теперь Макс с родителями жил в крошечной комнатушке какого-то старого дома. Как только они там оказались, Эпштейн-старший принял для себя важное решение. «Отцу было уже за пятьдесят, — говорит Макс, — и он понял, что не хочет жить. Наложить на себя руки отец не смел, это просто невозможно, но он все время говорил: “Это конец… Я прожил жизнь, а страданий не хочу”. Отец закрыл ставни… В нашей комнате всегда было темно… Он не хотел даже видеть то, что происходит за окном». Сам Макс при поддержке матери пытался приспособиться к новым условиям — пытался изо всех сил. «Когда ты молод, — говорит он, — о смерти не думаешь. Не хочу сказать, что мы не понимали, какая тяжелая ситуация сложилась… понимали, но продолжали думать о нелепо повседневных вещах»29.

Эстер Френкель, молодая еврейка, тоже оказавшаяся в гетто, свидетельствует: «Мы привыкли к антисемитизму. Антисемитизм был распространен и среди поляков… Но польский антисемитизм был скорее финансовым. Немецкий антисемитизм оказался другим: “Почему вы вообще существуете на белом свете?! Вас не должно быть! Вы должны исчезнуть!”»30

Нацистские чиновники хотели по возможности сделать гетто самоуправляемым. С этой целью ими был создан юденрат — еврейская администрация, обеспечивавшая исполнение всех приказов. Потом поступило распоряжение сформировать еврейскую полицию. Начальник юденрата получил следующие инструкции: «Еврейская администрация гетто должна обеспечивать порядок в его экономической жизни, снабжении продовольствием, использовании рабочей силы. Медицинское обеспечение — тоже ваше дело. Для достижения этих целей можете принимать все необходимые меры. Еврейская полиция находится в вашем распоряжении»31.

После оккупации Польши нацисты планировали учредить там несколько региональных еврейских комитетов. Теперь эта идея трансформировалась в создание гетто — это ведь намного удобнее и вообще дает возможность дистанцироваться от контакта с большинством евреев. И вероятность подхватить какую-нибудь заразу от них меньше. Ведь в январе 1940 года, за четыре месяца до начала функционирования гетто, полицай-президент Лодзи предупреждал об опасности заражения брюшным тифом и дизентерией32, которые могут распространяться из городских кварталов, преимущественно населенных евреями. Да, болезни уже были, но разве они не стали результатом катастрофического ухудшения питания и отсутствия медицинской помощи, последовавших за оккупацией и введением «нового порядка»? После создания гетто вся его жизнь протекала вдали от глаз немецких военнослужащих. У солдат и офицеров не было возможности увидеть страдания евреев. Безусловно, и желания такого у них не имелось: зачем лишний эмоциональный дискомфорт? Еще одним плюсом переложения административной ответственности на плечи самих евреев для нацистов стало неучастие в неизбежных конфликтах в самом гетто. Пусть сами разбираются! И сами решают, кого следует депортировать в первую очередь. Другими словами, юденрат составлял списки своих соплеменников, обреченных на еще более тяжкие страдания… Или на скорую смерть. Может ли быть что-нибудь более безнравственное и циничное? Вопрос страшный, но ответ на него еще страшнее. Может…

Так или иначе члены еврейской администрации гетто, и лодзинского, и всех остальных, имели возможность обеспечить себе и своим близким чуть менее тягостное существование. Разумеется, у других евреев было собственное мнение по этому поводу. А гетто, в котором происходит внутренний раскол, идеально соответствовало тому, каким видели его нацисты.

Председателем юденрата лодзинского гетто стал 63-летний Хаим Мордехай Румковский, и это одна из самых противоречивых фигур в истории Холокоста.

Румковский с самого начала отдавал себе отчет в том, что служит нацистам и рискует головой, если не сделает то, что от него требуют. 11 ноября 1939 года почти всех членов действовавшего еврейского совета Лодзи, за исключением Румковского и еще двух человек, арестовали и отправили в гестаповскую тюрьму в Радогощи. В вину им вменялась недостаточно эффективная, по мнению немцев, деятельность. Больше 20 человек из них впоследствии были убиты. Члены нового совета, сформированного вскоре под председательством Румковского, теперь точно знали, что их относительно привилегированное положение может в любую минуту закончиться и впереди их будут ждать пытки и смерть.

В гетто у Румковского была огромная власть. «По отношению к своим соотечественникам-евреям, — пишет Иегуда-Лейба Герст, узник лодзинского гетто, — он был тираном, который вел себя как фюрер, и вызывал смертельный ужас у каждого, кто осмеливался поднять свой голос против него»33. Позже Румковский побывал в варшавском гетто, и глава тамошнего юденрата Адам Черняков написал в своем дневнике, который вел с 6 сентября 1939 года до последнего дня жизни, о нем нелицеприятно. Черняков свидетельствует, что главной заботой Румковского было то, чтобы «его народ» не докучал ему с просьбами и предложениями34. Сам Черняков в 1942-м, узнав о том, что нацисты планируют массовую депортацию евреев из гетто в лагерь смерти Треблинка, покончил жизнь самоубийством.

Создавая гетто в Лодзи, немцы планировали, что продовольствием узники будут обеспечивать сами себя. В итоге евреям часто приходилось расставаться с тем, что у них было, за бесценок. Один этнический немец, который обогатился на черном рынке на этом обмене, позже признался, что смотрел на него с точки зрения обычного предпринимателя. «Они [обитатели гетто] не могли сгрызть кольцо, но если им давали за него кусок хлеба, то у них появлялся шанс прожить еще день-другой. Если мне в руки за 100 марок шло то, что стоило 5000, я был бы глупцом, если бы не приобрел это»35.

Яков Зильберштейн и его семья не имели денег, чтобы покупать продукты по завышенным ценам. Яков понимал, что, если не найдет способ добывать продукты, все они умрут. Нужно суметь установить контакт с поляками. Задача неимоверно трудная, потому что евреи, за редким исключением, работали только на территории гетто. Единственным шансом Якова было расположение его дома — он стоял практически вплотную к ограждению. Благодаря этому в первые дни существования гетто Зильберштейну удалось познакомиться с одним поляком с той стороны проволоки, явно сочувствовавшим узникам. Этот человек дал Якову буханку хлеба. Половину Яков оставил семье, а вторую половину продал и вырученные деньги отдал поляку. «Он помогал нам два месяца», — свидетельствует Зильберштейн. За свою доброту тот поляк заплатил жизнью: немцы его убили. «Да, вот такая судьба… — говорит Якоб. — Но два месяца — это большой срок…»

Если бы Зильберштейну раньше сказали, что немцы могут быть такими жестокими, он бы не поверил: «Как человек, ты просто не в состоянии это осознать, понять, что такое возможно. Как это понять нормальному человеку? Сотни людей в гетто умерли в течение всего нескольких недель после того, как все мы там оказались… Помню, голод был таким сильным, что мать ходила собирать сорняки и из них что-то варила. А картофельные очистки были просто роскошью, самой лучшей едой…»36