Укрощение королевы - Филиппа Грегори

Поэтому я не смею ни сказать, ни сделать что-либо в его поддержку, даже когда король, хромая, появляется в моих покоях, чтобы посидеть со мной и понаблюдать за тем, как танцуют мои фрейлины, или послушать, как я читаю. Или когда он входит с картой южного побережья с изображением наиболее уязвимых для нападения портов под мышкой, когда я наливаю воду в блюдца для того, чтобы моя любимая пара канареек могла искупаться. Солнце льет в окна и наполняет комнату теплом.

– Осторожнее! Разве они не улетят?

– Нет, они приучены садиться мне на руку.

– А они не утонут? – раздраженно спрашивает Генрих.

Птицы окунают яркие головки в воду и бьют крылышками. Я отхожу в сторону и смеюсь, глядя на них.

– Нет, им нравится купаться.

– Они не похожи на уток, – делает он вывод, наблюдая.

– Нет, милорд. Но, кажется, им нравится вода.

Король еще недолго смотрит на них.

– Наверное, они симпатичны.

– Я их очень люблю, они так красивы и быстры, и иногда кажется, что они почти понимают человека.

– Прямо как придворные, – мрачно заявляет Генрих.

Я смеюсь.

– Вы принесли карту, милорд?

Он взмахивает ею.

– Я иду на встречу с Тайным советом. Мы должны укрепить крепости в каждом южном порту и построить новые. Французы наступают, а Томас Сеймур не сумел их остановить. – Он щелчком пальцев подзывает пажа, ожидающего его в дверях. Тот подходит, и король опирается на его плечо. – Оставлю тебя твоим развлечениям. У тебя ведь не было солнечных дней и птиц, когда ты была женой старика Латимера.

– Нет, милорд, не было. – Я изо всех сил стараюсь подобрать слова, чтобы спросить о Томасе. – Милорд, нам угрожает опасность?

– Разумеется, и виноват во всем этом он. Я велю Тайному совету предъявить Томасу Сеймуру обвинение в измене за утрату королевского флота.

Одна из птиц, потревоженная резким тоном его голоса, взлетает на клетку, и у меня появляется повод отвернуться и легким тоном спросить:

– Не может быть, чтобы он был изменником! Он же всегда был вашим преданным слугой, и вы его всегда любили.

– Я насажу эту смазливую голову на пику, – говорит король с внезапной холодной жесткостью. – Хочешь заключить пари об этом? – И с этими словами он выходит вон.

* * *

Тихо, как привидение, я крадусь на половину короля. Иду одна. Своим фрейлинам я сказалась уставшей и сообщила, что иду к себе, чтобы лечь в кровать, а сама юркнула в маленькую галерею, которая вела к тайному проходу в комнаты короля, а потом к внутренней приемной, где он встречался с Тайным советом. Совсем как во сне, я крадусь в одиночестве, не увиденная никем. Именно так я поднималась по круговой лестнице в своем кошмаре: темные ступени, тихая башня… В комнатах никого нет, никакой охраны. Я могу подойти к двери, ведущей туда, где идет беседа, и слушать. Я дала себе слово, что, если услышу, как король приказывает арестовать Томаса, я напишу ему, чтобы предупредить, чего бы это мне ни стоило. Я не могу молча стоять и оцепенело ждать, что будет, пока король делает ставки на голову Томаса на пике лондонского моста.

Говорит его брат Эдвард. Я слышу, как он читает вслух отрывок из письма, которое Томас прислал в свою защиту. Голос у Эдварда звонкий, и я слышу практически каждое его слово даже через плотную дверь.

– И вот здесь, смотрите, – говорит он. – Позвольте мне прочитать вам это, Ваше Величество. Томас пишет:

– Да, письма он хорошо пишет, – бормочет Генрих. – Никто не может обвинить его в недостатке обаяния. Скольких кораблей мы недосчитались?

– Это сопутствующие потери, милорд, – отвечает Эдвард. Я слышу, как шуршит бумага, когда он передает письмо королю, чтобы тот мог прочитать его сам. – Никто лучше Вашего Величества не знает, с какими лишениями сталкивается правитель, когда вступает в войну. Вы, кто ходил на Францию под парусами в самую злую непогоду! Томасу повезло, потому что он докладывает королю, который лучше всех в христианском мире знает, с какими сложностями сталкивается бравый военный. Вы сами подвергали себя страшной опасности, Ваше Величество, и знаете, что наступает момент, когда человеку приходится полагаться на судьбу и надеяться лишь на то, что она решит дело в его пользу. В этом-то и заключается основа отваги, той самой отваги, которую вы сами так любите, когда мужчина берет свою жизнь и кладет ее на алтарь службы своему королю.

– Он был безрассуден, – говорит король без всякого выражения.

– В сезон штормов, – раздается голос старого герцога Норфолка, Томаса Говарда, – выходить в море было безумием! Почему он не стал дожидаться весны, как мы всегда делаем? Как это типично для Сеймура – полагать, что он обгонит ветер!

– Побережье необходимо защищать от французов, – вмешивается Джон Дадли. – А французы не ждут хорошей погоды. Он не мог рисковать и оставить флот в порту. Что, если бы на них напали? Он пишет, что французские суда могут обстреливать с большого расстояния и ходят с парусами и без них. На их судах есть оружие, они ходят на веслах и могут воевать в любое время года и в любую погоду. Он должен был уничтожить их до того, как они нападут на нас.

Я слышу, как король надсадно кашляет и сплевывает в миску.

– Я смотрю, все вы довольны его поведением, – ворчливо говорит он. В ответ сразу доносится протестующий голос Генри Говарда. – Все, кроме Говарда и его компании, – мрачно добавляет Генрих. – Как обычно.

– Осознанной попытки уничтожить флот однозначно не было, – подводит кто-то итог.

– Ну, а я им недоволен, – говорит Стефан Гардинер. – Он проявил явное безрассудство. И его однозначно следует наказать.

– Легко вам говорить от теплого камина, – бормочет Эдвард.

Я перестаю дышать. Популярность Томаса при дворе играет ему на руку, как и тот факт, что все прекрасно понимают, что он рискует жизнью на море, в то время как они все сидят на безопасном берегу.

– Ладно, он может оставить свои полномочия, – решает Генрих. – Потрудитесь передать ему, что я им крайне недоволен. Он должен прибыть сюда и доложить обо всем мне лично.

Я слышу, как скрипит его кресло и шуршит травяная набивка сидений: король пытается встать. Члены Тайного совета бросаются ему на помощь, а я на цыпочках, практически бесшумно в мягких кожаных туфлях отхожу от дверей. Я уже готова тихонько выскользнуть в прилегающую королевскую спальню и бежать к себе, как замираю в сковавшем меня ужасе. В комнате, кроме меня, кто-то есть. Я вижу в окне силуэт человека, тихо сидящего на подоконнике, прижав колени к подбородку. До этого момента он был скрыт от меня тенью. Это шпион, который тоже застыл в напряжении и следил за мной. Это был Уилл Соммерс, королевский шут. Должно быть, он видел, как я крадусь, как слушаю у дверей, а теперь он видит, как я тороплюсь скрыться в своих комнатах. Виноватая жена, крадущаяся через спальню мужа.