Волшебники - Лев Гроссман

Ночь за ночью Квентин возвращался домой на рассвете. Одинокое такси, как желтый катафалк, плавно тормозило у тротуара, озаренного голубым ультразвуковым светом нарождающегося дня. Пассажир, насыщенный коксом или экстази, сам себе казался болваном-големом, вылитым из сверхплотного металла родом со звезд. Боясь проломить хрупкое уличное покрытие и провалиться в канализацию, он ставил ноги точно в центр каждой плитки на тротуаре.

Среди грандиозного бардака их квартиры в нем просыпалась совесть. Неправильно он живет. Надо было посидеть дома с Элис. Правда, он в таком случае пропал бы с тоски — как и она, если б отправилась с ним. Как же им быть? Долго так продолжаться не может. С другой стороны, Элис лучше не знать, что он вытворяет в городе, не видеть всей этой наркоты, флиртов и обжиманий.

Он скидывал, как лягушачью кожу, провонявшую сигаретным дымом одежду. Элис садилась в постели, простыня соскальзывала с ее тяжелых грудей. Обнявшись, они прислонялись к выгнутой деревянной спинке своей кровати стиля ампир. За окнами светало, по кварталу медленно тащился мусоровоз, поглощая то, что скармливали ему слуги в комбинезонах — все, что выделил город за последние сутки. Квентин снисходительно жалел мусорщиков, государственных служащих и прочих обыкновенных смертных. Зачем им, собственно, эта жизнь, лишенная всякой магии?

Элиот подергал дверь квартиры. Он жил вместе с Дженет в Сохо, но у Квентина с Элис бывал так часто, что проще было дать ему собственный ключ. Пока он его искал, Квентин машинально подбирал и выкидывал обертки от презервативов, грязное белье, остатки еды. Раньше здесь была фабрика; жаль, что этому помещению с широкими лакированными половицами и закругленными окнами достались такие грязнули жильцы. Квентин, конечно, не отличался хозяйственностью, но настоящей неряхой из них двоих оказалась, к его удивлению, Элис.

Сейчас она ушла одеваться в спальню — на ней до сих пор была ночная рубашка.

— Доброго утречка, — запоздало пожелал Элиот. Отодвинув их железную складскую дверь в сторону, он стоял на пороге в длинном пальто и дорогом, траченном молью свитере.

— Я сейчас, только пальто возьму, — сказал Квентин.

— Давай, там холод собачий. Элис тоже идет?

— Не думаю. Элис, а Элис?

Ответа не было. Элиот ретировался обратно на лестничную площадку; последнее время он как-то не находил общего языка с Элис. Ее несуетливая деятельность, как подозревал Квентин, напоминала ему о будущем, когда поработать все же придется — Квентину уж точно напоминала.

Он помялся, разрываясь между двумя привязанностями. Ну, что ж делать — без него она хотя бы делом займется.

— Она позже приедет. Пока! — крикнул Квентин в сторону спальни. — Там увидимся.

По-прежнему нет ответа.

— Пока, мам! — заорал Элиот, и дверь закрылась.

Элиот, такой отстраненный и самодостаточный в Брекбиллсе, здесь тоже переменился. В колледже его обаяние, яркая внешность и недюжинный талант к магии ставили его вне и выше всех остальных, но в паре с Квентином он временами переставал быть главным. Он перенес трансплантацию не без потерь и уже не парил над схваткой — даже его юмор приобрел несвойственную ему прежде злость и ребячливость. Можно было подумать, что он становится младше, пока Квентин взрослеет. Теперь он нуждался в Квентине куда больше и злился на него из-за этого. Психовал, когда его не звали куда-то, и психовал, когда звали. Все время торчал на крыше своего дома, куря «Мерит» и бог знает что еще — чего только не достанешь, если есть деньги. Сильно похудел, впал в депрессию и огрызался, когда Квентин пытался развеселить его. «Странно, как я еще не спился от такой жизни, — отвечал он обычно, — хотя погоди…» В первый раз почти смешно было.

В Брекбиллсе Элиот начинал пить за обедом, а в выходные и раньше. Это было нормально: за обедом выпивали все старшекурсники, хотя десерт на лишний бокал вина меняли не все. В Манхэттене, без профессорского надзора и необходимости приходить на занятия трезвым, он всю вторую половину дня проводил, как правило, со стаканом в руке. Содержимое этих стаканов было достаточно безобидным — белое вино, кампари, позвякивающий льдинками бурбон-сода — и все же… Раз, когда Элиот сильно простыл, Квентин заметил ему, что капсулы «Дэйквил» лучше все-таки запивать чем-то поцелебнее водки с тоником, и получил в ответ:

— Я больной, а не мертвый.

Этот неразборчивый алкоголик сохранил, однако, свой снобизм по части редкостных вин. Весь оставшийся пыл он вкладывал в дегустации и беседы со знатоками. Накопив с дюжину коллекционных бутылок, Элиот устраивал званый обед — к одному из них они с Квентином сегодня как раз и готовились.

Усилия, которые они затрачивали в таких случаях, были непропорционально велики по сравнению с получаемым взамен удовольствием. Местом проведения этих мероприятий неизменно служила квартира Элиота и Дженет в Сохо, довоенный муравейник с неимоверным количеством спален — идеальная декорация для французского водевиля. Джош выступал в роли шеф-повара, Квентин — поваренка и кухонного мужика; Элиот, разумеется, был сомелье, вклад Элис состоял в отрыве от чтения на время обеда.

Дженет исполняла функции постановщика-декоратора: объявляла дресс-код, выбирала музыку, от руки писала и иллюстрировала прелестные одноразовые меню. Коронные блюда, ирреальные и противоречивые, придумывала она же. На сегодняшний вечер, темой которого были межвидовые союзы, Дженет обещала представить живые ледяные скульптуры Леды и Лебедя в полном соответствии с эстетикой, орнитологией и моралью. Пусть себе совокупляются, пока не растают.

Большинство задумок, как всегда, оказались несостоятельными задолго до вечера. Квентин откопал в одной лавочке травяную юбку, собираясь надеть ее со смокингом и соответствующей рубашкой, но она оказалась такой кусачей, что он плюнул на эту затею. Не придумав ничего столь же оригинального, он дулся и бегал от Джоша, который неделю убил на поиск рецептов, где сладкое сочеталось с пряным, белое с черным, замороженное с горячим, восточное с западным. Джош, в свою очередь, хлопал дверцами, заставлял поваренка все пробовать и рявкал на него поверх блюда с закусками. Когда в половине шестого явилась Элис, они стали бегать от нее оба. К началу обеда все напились, зверски проголодались и пребывали на грани срыва — но тут, как порой случается, все загадочным образом наладилось снова.

Накануне Джош, уже сбривший бороду («ну ее, все равно что собаку держать»), объявил, что пригласил на обед свою девушку, добавив этим паров в общий бурлящий котел. Но вот солнце село за Гудзон; закатные лучи, порозовев над Нью-Джерси, пронзили огромную гостиную из угла в угол; Элиот приготовил коктейли «лилле» (аперитив «Лилле» и шампанское на бархатном водочном молоточке); Квентин подал кисло-сладкие роллы из омаров, и все присутствующие вдруг стали казаться — или взаправду сделались? — умными, веселыми и красивыми.

Джош отказывался сказать, кто его девушка. Когда двери лифта открылись (квартира занимала целый этаж), Квентин с удивлением узнал в ней ту самую кудрявую люксембуржку, капитана европейской команды, которая нанесла смертельный удар его спортивной карьере. Джош (они рассказывали об этом совместно, явно отрепетировав свою сценку заранее) случайно встретил ее в метро, где она колдовала с автоматом, чтобы добавить денег на свой проездной билет. Звали ее Анаис, и на ней были такие обалденные штаны из змеиной кожи, что никто не спросил, при чем они к сегодняшней теме. Да еще белокурые локоны и крошечный вздернутый носик… ясно, что Джош был без ума от нее, как и снедаемый ревностью Квентин.