Алтарь Отечества. Альманах. Том 4 - Альманах Российский колокол

– Убит.

Из шестидесяти человек осталось в живых восемнадцать. Патронов не было ни у кого. Стали отходить в чащу тростника, их заметил фашистский самолёт. Чтобы замаскироваться, вошли в воду, но долго продержаться не могли, судороги сводили ноги. Вскоре их окружили фашисты, и безоружные, они оказались в плену. Об этом трудно писать без содроганий. Денисов отрастил бороду, чтобы его не опознали и не выдали, как политрука. Это грозило расстрелом. Унижения, побои, тиф, побег, второй побег. После избиения Денисов стал инвалидом, не мог ходить, были перебиты ноги. Освобождение принесли наши советские воины.

Издевательства в госпитале. Рассказы очевидцев

Сержант Михаил Дмитриевич Артюгин в своих воспоминаниях рассказывает:

«После того, как я попал в госпиталь, меня положили на операционный стол. Военврач Борис Сигизмундович Лёвин, военврач Волотинин и главврач Владимир Николаевич Табаков сделали мне операцию на глазах. Им я обязан жизнью. Комиссар госпиталя Седов всё время находился среди раненых. Эстонские девушки заботливо ухаживали за ранеными. В госпитале я встретил знакомых товарищей, зам. политрука В.Г.Нестерова и старшину В.М.Степаненко, вместе мы вспоминали всех. Сержант Худобин Григорий Митрофанович, родом из Алтайского края, храбро сражался под Виртсу и погиб геройски.

Пятого октября на полуострове Церель прозвучали последние выстрелы. Это фашисты расстреливали наших раненых бойцов.

Весь госпиталь оказался в плену. Медицинский персонал госпиталя всё время был с нами – ранеными, и мужественно переносил голод и страдания. Фашисты несколько дней не давали нам воды и пищи. Врачи тайком под страхом смерти ухищрялись подкармливать нас. Военврач В.Н.Табаков тайком приносил хлеб и по кусочку делил среди раненых. Немцы узнали и посадили его на несколько суток в карцер. Врачи В.С.Лёвин, А.А.Никифоров, Т.Н.Широхинов, операционные сёстры Клава Кузина, Тамара Петрова и другие работали круглые сутки, делая сложные операции раненым. Над врачом Лёвиным немцы ежедневно издевались, называли его «иудой», били, ставили лицом к стенке и вскоре куда-то увезли. Он всё это мужественно переносил и спокойно им говорил:

– Вы можете меня убить, но сделайте это немного позже, сейчас я нужен раненым.

Фашисты поднимали с кроватей всех раненых, ставили вместе с врачами в строй. На переднем фланге стоял главврач В.Н.Табаков, за ним врачи A. А.Никифоров, Тамара Николаевна Широченкова, С.В.Черёмухин, фельдшер B. В.Буш, фармацевт Иванов. Тяжёлое испытание выпало на их долю.

Военврач В.Н.Табаков принял решение отравить пищу охранников и организовать побег. Его выдали шпионы из гестапо. Его пытали, били, сажали в карцер, он чудом остался жив. Долго среди раненых находились врачи В.В.Черёмухин, Бондаренко, А.А.Никифоров, П.П.Степанов, фельдшер Сердюк, Клава Кузина. Они, рискуя жизнью, спасали нам жизнь. Неоценимую помощь оказывали поэт Г.А.Ладонщиков и матрос Б.Кочетов. Низкий им поклон. Они никогда не сотрутся из памяти, будут жить с нами до конца жизни».

О деятельности 19-го подвижного полевого госпиталя (ППГ) вспоминает бывшая санитарка операционного блока Клара Сальмовна Приске:

– Я воспитывались на острове Саарема в тихой религиозной эстонской семье. Как и во многих семьях, моим воспитанием руководила моя бабушка. Она владела пятью иностранными языками, в том числе и русским. Она научила меня разговаривать на русском языке.

В 1940 году на острове Саарема появились русские воинские части. Эстонские девушки встречались с русскими военными на танцах, в кино. Эстонским девушкам нравились русские парни, весёлые, простые и некорыстные. У многих завязалась дружба, а некоторые и поженились. Неожиданно началась война. Многих девушек призвали служить в Советскую Армию, в том числе и меня. Мы приняли присягу, я была зачислена санитаркой в хирургическое отделение 19-го ППГ.

В период войны в городе Курессааре (теперь он называется Кингисепп) было два военных госпиталя, военно-морской и подвижно-полевой № 19, входивший в 3-ю отдельную стрелковую бригаду. Находился госпиталь на улице Сур Саареме. Я попала в блок к хирургу Тамаре Николаевне Широченковой. Мы с ней свободно разговаривали на русском языке. Начались боевые действия, стали поступать раненые. Со страхом смотрели мы на окровавленных парней, первая партия произвела на нас страшное впечатление. Я дрожала от страха, робко смотрела на Тамару Николаевну. Передо мной была молодая стройная женщина среднего роста с пышной причёской светлых волос. Она спокойным, умным взглядом вселяла в меня уверенность и терпение, с ней мне не так было страшно. Правильные черты лица, спокойный добрый взгляд, нежные длинные пальцы рук, всё в ней было божественно. От светлых волос, казалось, исходили невидимые лучи, и мне казалось, что она была послана Богом исцелять храбрых воинов, защитников своего народа. Перед операцией она надевала маску на лицо, волосы покрывались хирургическим колпаком, её было не узнать, и только ровный, спокойный голос слышался в тишине: «скальпель!», «зажим!», «тампон!».

Хирургических медсестёр не хватало, и нас привлекали помогать медсёстрам. Раненых поступало так много, что едва успевали их обрабатывать, делать операции. Многих после операции отправляли на лечение вглубь страны, но после взятия фашистами Таллина, эвакуация по железной дороге прекратилась, стали отправлять морем, но и эта возможность скоро исчезла. А раненых всё прибавлялось и к пятому августу доходило до трёх тысяч. Хирурги стояли около операционных столов по двенадцать и более часов. Круглые сутки в операционной горел свет, над ранеными склоняли головы хирурги Широченкова, Хаскин, Баландина. Я постоянно находилась возле Тамары Николаевны. На операционном столе лежал парень со светлыми волосами и голубыми глазами. Широченкова быстрыми движениями рук обрабатывала окровавленную рану, сшивала повреждённые места. Я держала голову раненого и молила Бога, чтобы он остался жив. После операции мы с ним встречались, ему с каждым днём становилось легче, мои молитвы ему помогли.

Работы было очень много, мы постоянно были в госпитале, домой уходили редко. Мои родители замечали усталость и утомление, но помочь ничем не могли. На смену дню, полному тревог и напряжений, приходила гнетущая ночь со стонами раненых, с выносом трупов.

В тот момент, когда около госпиталя образовалась вереница носилок с ранеными, и их некуда было поместить, в госпиталь пришла страшная весть: фашисты окружили госпиталь! Это было страшнее самой смерти. Тамара Николаевна с тревогой посмотрела на меня и сказала:

– Иди домой, немцы могут надругаться над тобой!

– Это невозможно, – ответила я, – никуда отсюда я не уйду! Я приняла присягу и не могу оставить беспомощных раненых, это грешно.

Так поступили все девушки. Мы продолжали помогать оперировать раненых и ухаживать после операции. Однажды мы с одной санитаркой пошли на склад за хлебом. Нас увидел немецкий патруль. На напарнице он заметил ремень с большой звездой. Увидев звезду, фашист стал бешенным, кричал,