Драйвер заката - Евгений Прошкин

– Он как раз и стремится, но это не по твоей части, Витя. Это забота программистов, они внесли поправку: запрет на уровне алгоритма. Если бы я сам хоть что-нибудь в этом понимал… Короче говоря, Индекс не видит самого себя в нашем мире, поэтому и не создает себя внутри себя… гм, объяснить толковей я не сумею, а если будешь настойчиво интересоваться где-то на стороне – попадешь под такие жернова, что-о… лучше не попадать. И вообще, с чего ты вдруг спросил?

– Не знаю насчет программистов, но это как раз моя забота – насколько Индекс отражает реальность. Чем больше в нем слепых зон, тем больше погрешность прогнозов, правильно? Но какой-нибудь пустыней можно пренебречь, там ничего важного не происходит. А как пренебречь Индексом? Он же влияет на наш мир! Взять те же рейсы, которые вы отменили.

– Это были обычные действия обычных людей, и мотив не важен. Зачем Индексу знать, что мы исходили из его прогнозов? Ну, отменили рейсы. Это реальное событие, и скрипт его отразил после очередного обновления.

Коновалов поднялся, чтобы включить остывший чайник, но почему-то передумал и убрал его в тумбочку.

– Слепых зон гораздо больше, чем кажется, – сказал он, без спроса забирая у Виктора чашку с недопитым чаем. – Не только безлюдные территории, но и все человеческие мысли – сплошная слепая зона. Индекс слышит, о чем ты трещишь по коммуникатору, но он не в состоянии понять, говоришь ли ты правду и что ты при этом чувствуешь. Он не знает твоих мотивов, ему и не нужно их знать. Он просто отражает то, что происходит в действительности. И не надо думать, что это машина-оракул, не переоценивай его возможности. Прогнозирование – полезное дело, но не самое важное. Пойдем. Лучше один раз увидеть, верно?

Послезавтрашний мир оказался таким, каким и описывал его Коновалов. Хоть куратор и не загружал Индекс ни разу, но изобразил всё достаточно точно. Виктор шел по непривычно пустой улице с идеально чистым асфальтом – Индекс не мог предусмотреть, какая пылинка куда ляжет через двое суток, но он точно знал, что дважды в день тротуар подметают и, если не будет дождя, здесь обязательно проедет поливалка.

Ветер был не сильным, но в тишине его звук казался оглушительным. Кроме этого гудения, Сигалов слышал только свои шаги – и ничего больше. Безмолвие улицы давило сильней, чем отсутствие прохожих, и Виктор начал шлепать подошвами громче, чтобы наполнить мир хоть чем-то человеческим.

Люди из города не исчезли, но превратились в размытые человекопотоки – так выглядела живая статистика. Сигалова окружали прозрачные силуэты, настолько тонкие и неуловимые, что нельзя было понять, кто из них в какую сторону идет и движутся ли они вообще. Этот среднеарифметический прохожий не пугал Виктора, а лишь раздражал. Ему не хотелось окунаться в бесплотные тела, но если бы он смотрел внимательней, то увидел бы, что сталкивается с ними на каждом шагу.

Размытые машины на проезжей части вытянулись в непрерывные линии, однако в отличие от людей они не производили впечатления мистических объектов. Тени на парковке выглядели более плотными, но такими же неопределенными, как и на дороге. Стоянка была всегда занята, но какие автомобили окажутся здесь в конкретный день и час, Индекс пока не знал. Сигалову захотелось прикоснуться к этому облаку вероятностей, но трогать фантом руками он не решился. Он подошел к ближайшему дереву и секунду постоял, выбирая ветку. Листья трепетали совершенно беззвучно, но так быстро, что напоминали рой зеленых мотыльков. Калечить такое чудо было жаль. Сигалов придушил внутреннего романтика и отломил ветку потолще. Потыкав ею в тень машины, он убедился, что облако вполне твердое. Он даже услышал глухой звук, словно стучал по коробке с песком. Значит, выходить на дорогу не стоило. Виктор отбросил ветку и направился к подземному переходу.

У дальней стены тоннеля лежала куча мусора, но вначале Сигалов не придал этому значения. Он уже свыкся с мыслью, что в городе он один и что, собственно, никакой это не город, а просто симулятор, – воспринимать его иначе было невозможно. Но чем ближе Виктор подходил к мусорной куче, тем тревожней становилось на сердце. Это был мертвый старик, он лежал в переходе, укутавшись в драное пальто и приняв позу эмбриона. Всклокоченная борода и волосы были до того грязными, что темное лицо в этом сальном гнезде едва угадывалось. Сигалов убедился, что перед ним человек, лишь когда до тела оставалось метров пять. Судя по всему, бродяга просто уснул и умер, в этом не было ничего особо трагичного… За исключением того, что смерть старика была предсказана Индексом заранее. Похоже, некоторые события не так уж сильно зависели от человеческой воли, и путь этого деда был предопределен. Если каждый день проводить жизнь в одном месте, то у смерти не останется выбора.

Настроение, и так безрадостное, упало окончательно. Виктор вышел из перехода на другой стороне и, не раздумывая, зашагал дальше. Свернув на улицу поменьше, он увидел припаркованный внедорожник и поразился так, словно это была летающая тарелка. Впрочем, удивление скоро прошло, объяснять тут было нечего: по каким-то причинам внедорожник простоит на этом месте несколько дней, потому Индекс и отобразил его уверенно, как любой материальный объект.

Пройдя еще немного, Сигалов обнаружил впереди светофор. В реальности он бы возмутился, что где-то в Москве еще остались такие перекрестки, но сейчас он был только рад. Светофор работал! Пока Виктор до него дошел, тот успел несколько раз переключиться.

Постепенно Сигалов начал замечать и другие приметы жизни. Электронные билборды тоже действовали исправно. Рекламные места были оплачены заранее, и ничья воля не могла остановить прокат роликов. Но особенно воодушевила Виктора передвижная палатка фастфуда на противоположной стороне. Внутри за яркими ценниками двигался человек в униформе, настоящий и живой. Первым порывом было подойти к нему и поговорить – не важно о чем, лишь бы убедиться в его реальности, – но делать этого Сигалов не стал. Ему вдруг показалось, что продавец виден недостаточно четко, и он не захотел разочаровываться.

Где-то в стороне послышался нарастающий грохот, и по эстакаде, скрытой за деревьями, вдруг пронесся состав метро. Виктор успел выхватить взглядом лишь один вагон, наполненный, как и улицы, людьми-призраками.

Сигалов снова погрузился в уныние. Все эти механические штуки, продолжавшие функционировать как бы самостоятельно, навели его на мысли о том, что скрипт, загруженный на пару дней вперед от настоящего, показывает не вероятные маршруты пешеходов, а суть человеческой жизни. Пройти или не пройти по этому тротуару, проехать в метро или на машине – какая разница? Всё, что останется, – это скрюченное тело, завернутое в грязное пальто в подземном переходе, или тело, благообразно лежащее под простыней в лучшей клинике, или тело в распахнутом мещанском халате, залитом шампанским… На фоне пустого молчащего города эти отличия выглядели такими ничтожными, что о них не стоило и говорить. Индекс не учитывал в прогнозах такую ерунду, как человеческая воля. Любой силуэт на улице можно было стереть, и ничего бы не изменилось. Даже существование муравья в муравейнике казалось Виктору более осмысленным, чем все эти призраки.