Заморский вояж - Михаил Михеев

– Капитан Фрунзе? – прервал их задушевную беседу незнакомый худой офицер. По виду ему можно было дать лет тридцать, но седина на висках говорила, что он или старше, чем выглядит, или что жизнь его и била, и ломала. Капитан госбезопасности – звание более чем солидное…

– Так точно.

– Капитан Синцов. Прошу следовать за мной.

Не самое приятное предложение, но пистолет сдать не потребовали, и, подбадривая себя уверенной тяжестью трофейного «кольта», Тимур зашагал следом за Синцовым, жестом остановив попытавшегося было вмешаться Василия. Как оказалось, правильно сделал, поскольку вели его не для того, чтобы заковать в кандалы и отправить на каторгу, а просто вручить новое предписание. И уже через несколько дней молодой капитан, ветеран в двадцать лет, повидавший такое, чем и умудренные годами старики не всегда могли похвастаться, стоял на палубе транспортного корабля «Свияжск», идущего в Ленинград в составе большого конвоя.

Охраняли их серьезно, даже линкор имелся, старый, английской постройки, огромный, как гора, и столь же внушительный. Когда это бронированное чудовище, легко рассекая носом удивительно прозрачную воду, проходило мимо, чтобы занять свое место в ордере, у Тимура невольно перехватило дух. Корабль производил впечатление непоколебимой мощи и в то же время несвойственного таким гигантам изящества. Летчик даже на миг позавидовал морякам, которые видят эту красоту каждый день. Правда, именно что на миг. В конце концов, у них разные стихии, кому-то море, а кому– то стремительный полет. И все равно, каждый раз, видя четкие обводы, высоченные надстройки и огромные даже на таком расстоянии, но не кажущиеся громоздкими орудийные башни, он не мог сдержать восхищения.

Неделю спустя он выходил из вагона на Ленинградском вокзале. Путешествие изрядно утомило капитана, а еще больше надоели люди вокруг. Он сам не заметил, как отвык от такого количества народу, и сейчас толчея его раздражала, хотя, конечно, имелись и приятные моменты. К примеру, на мирную жизнь посмотреть можно. На гражданских, которые не выглядят испуганно. На девушек в легких юбках…

Страна воевала, это было заметно, однако впервые в своей истории, Россия (ну, СССР, но какая, в сущности, разница) не напрягалась. Впервые не рвала жилы, защищая свои земли и своих людей от варваров с запада или востока. Да, громыхала война и гибли люди, но это все было где-то невероятно далеко. Потери тоже не выглядели удручающими. Семьям погибших выплачивали пенсию, на которую можно безбедно жить, для детей гарантировалось образование. И шли через океан корабли, нагруженные трофеями, что тоже было немаловажно.

Тимур усмехнулся, вспомнив замполитов, которые, несмотря на то, что власть им сильно урезали, по-прежнему говорили о мировой революции. Революция – это замечательно, а что разрешили брать трофеи – еще лучше. Главное, не зарываться, и вернешься домой, привезя много интересного и полезного в хозяйстве.

– Тимур!

Крик на перроне прервал его мысли. Капитан обернулся, увидел спешащую к нему немолодую женщину. Екатерина Давидовна, жена Климента Ефремовича, в семье которых они с сестрой воспитывались после смерти родителей. Не бежит, но идет быстрыми шагами, подошла, обняла.

– Тима, ну, здравствуй.

Дома был стол, ломящийся от подзабытых на фронте деликатесов. Нет, они там, естественно, не голодали, но и разносолами их не баловали. Сытно, достаточно вкусно – и однообразно. Здесь же Тимур впервые за долгое время наелся от души. И вообще, ему были по-настоящему рады, хотя никого кроме Екатерины Давидовны и Климента Ефремовича почему-то не было. Ворошилов сидел, одетый по-домашнему, и балагурил, посерьезнел он лишь в тот момент, когда Тимур спросил, куда все подевались. Объяснил, что отослал на время, дабы не мешали серьезному разговору.

Разговор этот состоялся уже после обеда, когда они, уединившись в кабинете маршала, закурили. Некоторое время молчали, и Тимуру показалось, что приемный отец смотрит на него изучающе. А потом Ворошилов спросил:

– Ну что, герой, не надоело еще в небесах парить?

– Не герой, – коротко ответил Тимур. Начало разговора ему не понравилось. – И не надоело.

– Это хорошо, – задумчиво и чуть невпопад кивнул Ворошилов. – Но придется тебе осваивать новую специальность.

– Почему?

– Тебя вызвал Сам, – Климент Ефремович ткнул пальцем в потолок. – Нюансов не знаю, мне сказал, что намерен переводить тебя на какую-то работу при правительстве. Происхождение твое… Ну, ты сам знаешь, имя Михаила… твоего отца дорогого стоит. Анкета у тебя подходящая, характер тоже. Один из лучших летчиков-истребителей нашей армии, это многое значит. Но вот нюансов действительно не знаю, честное слово.

– Но я хочу летать. Это моя жизнь.

– Знаю. Но это ему сам скажешь. Просто хочу тебя кое о чем предупредить…

Весь остаток дня Климент Ефремович рассказывал Тимуру о нюансах поведения, о том, как себя вести, чтобы не оттоптать никому любимую мозоль. Что делать, чтобы не съели, и еще кучу нюансов, в которых он, старый партаппаратчик, ориентировался, как рыба в воде. Из кабинета Тимур вышел с гудящей от переизбытка информации и никотина головой, а вечером его на специально присланной машине уже везли на дачу Сталина. И никто не знал тогда, что это первые шаги, предвосхищающие грозную поступь будущего главы Советского Союза.

Куба считалась нейтральной страной и официально ни с кем не воевала. Колесников помнил, что в прошлой истории она вроде бы объявила войну Германии, и кубинские моряки даже в конвоях ходили, но здесь и сейчас она ни с кем в драку не лезла и всеми силами держалась за свой статус. Местный президент (так стыдливо-деликатно именовался диктатор Кубы, обладающий на острове фактически неограниченной властью) Фульхенсио Батиста оказался весьма неглупым человеком. Не блещущий образованием бывший сержант, в свое время возглавивший успешный военный переворот, обладал немалой житейской сметкой, а потому живо сообразил, что в ситуации, когда сражаются гиганты и исход боя не предопределен, карликам лучше держаться в стороне, чтобы позже примкнуть к победителю. Сейчас и ему лично, и Кубе в целом пригодился нынешний статус – как минимум, это возможность заработать благодарность тех, кто воспользовался островом для организации переговоров.

«Дуглас» президента США Франклина Рузвельта заложил широкий вираж и сделал круг над Гаваной, выглядящей с высоты птичьего полета тем, чем она на самом деле была – жутким захолустьем. Город-бордель, место, куда до войны приплывали отдыхать дряхлеющие миллионеры. Невысокие дома, большинство из которых были построены еще при испанцах, до того, как американский флот полвека назад с треском вышиб их отсюда. Вокруг джунгли, плантации сахарного тростника, море с великолепными пляжами и прозрачной бирюзовой водой. Рай для тех, у кого много времени и денег, вроде старины Хэма[8], некогда бунтаря, рискового журналиста и талантливого писателя, а ныне прожигателя жизни. Рузвельт, никогда не имевший в избытке ни того, ни другого, не отказался бы поменяться с ним местами, но – на время. Иначе ему, привыкшему к вечному бегу и бешеному ритму жизни от безделья и скуки повеситься можно.