Заморский вояж - Михаил Михеев

В тот день адмирал находился в Берлине. Откровенно говоря, только оказавшись на вершине власти он понял до конца, что это за труд и какая ответственность. В последнее время нормально спал он только в самолете, мотаясь из Европы в Америку и обратно. Налетал столько, что шутил даже, мол, удостоверение пилота должны без экзамена выдать.

Происшествие случилось во время совещания. На сей раз Колесников прилетел вместе с Роммелем, и прямо с аэродрома они направились к Герингу. Вопросов накопилась масса, и Геринг просто не успевал их решать, да и, откровенно говоря, не слишком торопился. Ну, ленивым он стал, не в последнюю очередь от морфия и ожирения, и, хотя в случае нужды умел действовать стремительно, как атакующий носорог, предпочитал сибаритствовать. По сути, их совещание являлось, скорее, данью традиции – толстяк уже давно деликатно спихнул большинство своих функций на коллег.

И вот, как раз в разгар активного спора дверь распахнулась так, будто в нее хорошенько пнули. Уже сам факт открывания ее во время разговора в узком кругу и не предназначенного для чужих ушей являлся чрезвычайным происшествием, а еще так нагло… В общем, все трое повернулись, чтобы обнаружить перед собой Гальдера в сопровождении четверых офицеров. При параде – мундир, как всегда, застегнут на все пуговицы, спина прямая, галифе такие, что любой советский старшина позавидует. И вид ну очень решительный.

– Эт-то что еще такое? – нехорошо искривив губы, процедил Геринг. При таком тоне Гальдеру полагалось бы, вообще-то, испугаться, рейхспрезидент сибарит-сибарит, но, когда надо, может превратиться в безжалостного правителя. Генерал– полковник заметно побледнел, но, сжав в ниточку тонкие губы, шагнул вперед.

– Адмирал Лютьенс, вы арестованы. Сдайте оружие?

– Это даже интересно, – Колесников небрежно развалился в кресле и безмятежно посмотрел в лицо генштабисту. Внутри все заледенело, но он полностью владел собой. В конце концов, он столько раз смотрел в лицо смерти, что выработал иммунитет. – И кем же я арестован, позвольте узнать?

Вами? По какому обвинению? Вы говорите, говорите, а я подумаю, расстрелять вас или посадить в комнату с мягкими стенами.

– Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу русских, – сказал, как выплюнул, Гальдер, рывком сорвав с носа очки и швырнув их на стол. Нервничает, сволочь, злорадно подумал Колесников. Штабная крыса, всю жизнь за столом. Интересно, он хоть раз во врага стрелял? А вслух сказал:

– Вы, дорогой мой бывший генерал-полковник, не швыряйте свои очки, как трусы на люстру. Не мальчик уже, чай, и не юнкер сопливый. И мне весьма интересно послушать, что привело вас к такому… гм… интересному выводу.

Рядом хохотнул Роммель, негромко хмыкнул Геринг. Оба совершенно не боялись, хотя сопровождающие Гальдера офицеры держали оружие наизготовку. Все правильно, пронести-то его мимо охраны несложно, старших офицеров не обыскивают, но здесь, на вилле рейхспрезидента, достаточно народу. И охрана подобрана, кстати, из лично Герингу преданных солдат и офицеров люфтваффе. Так что, случись что, Герингу достаточно крикнуть – и от Гальдера мокрое место останется. Тощий Герман – не Лютьенс и не Роммель с их раздолбайским отношением к вопросам личной охраны.

Гальдер посмотрел на них со странным выражением. Бешенство, жалость, еще что-то. Эмоций хватило бы на небольшой атомный взрыв. И все же он справился с ними, загнал куда-то в глубь себя и заговорил. А Колесников слушал и офигевал.

Оказывается, Гальдер начал подозревать его давно, с того самого момента, как адмирал Лютьенс неожиданно для всех прыгнул с мостика в политику и не только не утонул, но и, шустро работая локтями, ужом залез на самый верх. Однако окончательно подозрения оформились в тот момент, когда генерал-полковник увидел его, спорящего с Жуковым по-русски, и утвердились после совместного распития ими водки. Затем он провел кое-какой анализ и пришел к выводу, что действия Лютьенса, в том числе и вся эта война, на руку, в первую очередь, СССР. И что переговоры с русскими, причем лично со Сталиным, адмирал всегда вел сам, старательно никого до них не подпуская. Ну и еще кое-что по мелочи.

Вот ведь зараза, лихорадочно думал Колесников, с трудом сохраняя благостное выражение лица. Из ничего, из обрывочных, а порой и вовсе не относящихся к делу сведений ухитрился сделать не только логичный, но и правильный вывод. Однако прежде, чем он сформулировал хоть какой-то ответ, из своего кресла выбрался Геринг. Жестом приказал Гальдеру заткнуться, вздохнул и сказал:

– Знаете, Франц, я всегда считал вас умнее. Любой дурак понимает, что Гюнтер моряк, обошел полсвета и бывал в разных странах. С такой жизнью не два – двадцать два языка выучишь. А когда у тебя… жена русская, еще и до совершенства доведешь. В отличие от вас, он воюет за Германию. Постоянно воюет и побеждает, причем не из кабинета, а рискуя собственной шкурой. С русскими мы сотрудничаем взаимовыгодно, просто потому, что вместе можем больше, чем по отдельности, и переговоры адмирал ведет сам потому, что вы, к примеру, уже доказали свою несостоятельность. Даже с собственным коллегой договориться не смогли. Позор! Кроме того, и это главное, русские не могут дать Лютьенсу более того, что он уже добился. Я мог бы и дальше продолжать, но не вижу смысла, потому как знаю истинные мотивы происходящего.

– Истинные мотивы? – заинтересованно спросил Роммель.

– Именно так. Видите ли, господа, наш дорогой генерал-полковник – лис хитрый, куда там тебе, Эрвин. И уже несколько лет Франц и еще некоторые из его круга плетут заговор. Вначале против фюрера, но он погиб, начались облавы, и они присмирели. А теперь снова решили попытать счастья. У одного из спутников нашего уважаемого начальника Генерального Штаба, не знаю только, у кого, при себе микрофон. Франц провоцирует скандал, начинается хватание за оружие, стрельба, и все мы случайно погибаем. А у них объясняющая все запись и, для закрепления эффекта, полтысячи солдат в пяти минутах езды. Только вот одного вы не учли. В любом заговоре можно, при желании, найти предателя. И не стоит дергаться, ваши люди блокированы. Им ничего не будет, они всего лишь выполняли приказ, а с вами стоит поговорить особо…

Закончить фразу Геринг не успел. Один из спутников Гальдера вскинул пистолет, и тотчас же загремели выстрелы. Генерал рухнул, будто его переломили пополам, остальных раскидало в стороны, и через секунду в кабинете было не протолкнуться от охраны.

– Уберите… это, – Геринг дернул подбородком в сторону убитых, повернулся к собеседникам. – Гюнтер, Эрвин, прошу меня извинить, что не предупредил, но этот заговор надо было давить, пока они и впрямь чего-нибудь не наворотили, а момент очень удачный получился.

Колесников лишь уважительно кивнул в ответ. Вот так, считал себя самым умным? А толстяк, как выяснилось, превосходит тебя по всем статьям. Опыт не пропьешь. И еще Колесников вдруг понял, что впервые с момента своего появления в этом времени остался жив не благодаря своим личным качествам, а всего лишь из-за слепой удачи. Это пугало и заставляло действовать как можно быстрее, чтобы у истории уже не осталось пути назад.