Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

это никогда не был вопрос – лишь подтверждение реальности. «Что делать? Жизнь такова». Никто из них не ругался на детей. Они предпочитали даосские поговорки: «Если у моего ребенка есть голова на плечах, я не должна кричать на него. Если же он безмозглый, то, сколько бы я ни орала, это ничего не изменит. Испортить хорошего ребенка невозможно. А безмозглого никогда ничему не научишь». Когда я стала старше, отец повторял это сотню раз: «Это именно так! Посмотри на себя! Я совершал ошибки, но ты все равно добилась успеха! Ты родилась с головой на плечах!» А я в ответ на эти слова лишь закатывала глаза. Удобный способ переложить ответственность за свои ошибки на мои плечи и сорваться с крючка.

Вот почему, когда в колледже я впервые прочла «Дао дэ цзин», то сразу отвергла эту философию как слишком простую. «Плыть по течению» – звучит хорошо, но что делать, если вода начинает заполнять твою лодку, а ты, вместо того чтобы схватить ведро и вычерпать воду, будешь просто сидеть, пока не утонешь. Именно этот принцип породил трагедию моего детства. Я поставила «Дао дэ цзин» на полку и написала реферат по Бытию.

Но прошли годы, и я пожалела о своем юношеском пренебрежении. Я записалась на интернет-курс по китайской философии. Узнала о китайской традиции почитания предков – пожалуй, древнейшая форма религии. Мы строим алтари умершим и зажигаем для них благовония. Мы молимся им о наставлении. Предки могут дать нам советы, потому что обладают знаниями, накопленными за тысячи жизней, – эта мудрость собрана за все время существования нашего рода. Приверженность церемониям и традициям – это способ следования древней мудрости и передачи ее нашим детям. Межпоколенческий источник знаний помогает создавать путь. Путь. Дао.

Но я запуталась еще больше. Если предки обеспечили моей семье путь, то почему мы блокируем собственную историю тайнами и молчанием?

И я обратилась к Расселу Цзену, профессору азиатско-американских исследований из государственного университета Сан-Франциско. Рассел – автор множества книг и соавтор книги «Семейные жертвы: Взгляды на жизнь и этика американцев китайского происхождения». Я спросила профессора:

– Чем больше я узнаю о дао, почитании предков, о передаче традиций из поколения в поколение, тем больше мне кажется, что это полная противоположность сохранения секретов и стирания истории. Что вы об этом думаете?

Я сразу же поняла, что Цзен весьма скептически относится к моим вопросам. Наступила долгая пауза, а потом он ответил, и я почувствовала, что он осторожно подбирает слова:

– Не уверен, что молчание – это сохранение тайны. Родители действительно о многом не говорят своим детям. Они не говорят о своей сексуальной жизни. Не думаю, что это чисто даосский подход. Есть и то, о чем они просто забыли. Китайская религия учит людей не рассказывать о негативе. Поэтому люди не говорят о раке. Вы смотрели «Прощание»?

Профессор говорил о фильме Лулу Ванг, получившем «Золотой глобус» и номинированном на премию BAFTA, – в нем семья скрывает от бабушки онкологический диагноз. Врачи дают ей всего полгода жизни, но родственники считают, что она почувствует себя лучше и проживет дольше, если говорить ей, что все нормально. И такой подход сработал. Когда я пишу эту книгу, с момента постановки диагноза прошло восемь лет, и бабушка Лулу все еще жива.

Цзен считал, что молчание – не результат некой системы убеждений (в одном лишь Китае их огромное множество), а порождение культуры позитивности и суеверий.

– Поэтому китайцы не говорят о смерти. Когда озвучиваешь идею и говоришь о ней вслух, она становится реальностью. И, говоря о смерти, ты неким образом делаешь ее реальной. Вот почему никто не говорит о плохом в новогодние праздники. Все говорят только о хорошем. Потому что сказанное воплощается в реальность. Вы никогда не слышали от китайца фразы «съедать горечь»? Нужно просто проглатывать свое горе.

– Понимаю, – ответила я. – Но я не могу понять, как проглатывание горя может быть хорошо для человека. От такого заболеваешь. И разве мы не учимся на трудностях?

– Скажем так… это западный подход: «Мы должны исцелиться, должны получить контроль». И, по-моему, это привилегированное положение. – Цзен снова надолго замолчал. – Мир по большей части ожидает травм и страданий. Большинство людей переживает это. Это не исключительный опыт. Даже если побочным эффектом травмы являются проблемы со здоровьем, это нормально. Люди страдают, люди заболевают. И лишь привилегированная прослойка может воспринимать это иначе.

Услышав о своих привилегиях, добрые либералы застывают от стыда. Это же произошло и со мной. «Привилегия» – дурное слово. Но что‑то здесь меня настораживало: если мое желание быть понятой и принятой справедливо, означает ли это, что люди, лишенные привилегий, не заслуживают справедливости? Я повесила трубку, но в ушах моих продолжали звучать голоса родственников: «Девочка, ты стала слишком уж американкой!»

Через пару недель я беседовала с профессором социологии и междисциплинарных социальных наук университета Сан-Хосе, Хиен Дук До. И он тоже указал, что мои упреки несправедливы – но не в силу моего привилегированного положения. Во-первых, профессор заявил, что «забвение» не так тесно связано с культурой, как старая, добрая диссоциация. И это было справедливо. Ведь разве я сама не забыла значительную часть собственного детства, чтобы выжить? Это вывело меня из рамок одержимости конкретной культурой и позволило признать, что это не исключительно азиатско-американская проблема. Многие белые американцы «величайшего поколения» тоже предпочитают не говорить о пляжах Нормандии. У меня есть друзья ямайцы, мексиканцы и англосаксы, родители которых тоже предпочитали хранить семейные тайны в укромном месте, – таков механизм выживания.

Затем профессор предложил мне подумать о том, что не следует винить во всем исключительно азиатскую культуру, поскольку американская, внутри которой существовало наше сообщество, также играла значительную роль в сохранении тайн и секретов.

– В Америке мы считаем себя обязанными ассимилироваться, добиться успеха и ни в коем случае не раскрывать негативную сторону своего общества, – сказал профессор. – Мы должны быть благодарны, потому что США позволили нам добиться успеха. Было бы черной неблагодарностью говорить о том, насколько травматичным и сложным был этот процесс. Поэтому гораздо легче сосредоточиться на успехе и жить под давлением мифа об образцовом меньшинстве.

Америка недаром называет себя «плавильным котлом». Нас постоянно учат забывать, чтобы смешиваться с остальными. В школе Пьемонт-Хиллз наши белые учителя английского включили в программу единственную книгу, написанную американкой азиатского происхождения, «Клуб радости и удачи» Эми Тан. Мы читали еще и «Землю» Перл Бак. Белая писательница написала роман о китайской семье, опираясь на стандартные стереотипы, насколько я теперь понимаю.