Опасная масть - Алексей Макеев

– Ну, что, старик, плохи дела? – Хлопнув его по плечу своей ледяной ладонью, байкер изобразил жутковатую улыбку, больше похожую на предсмертную гримасу.

Внутренне содрогаясь от ужаса, Сныпкин словно перенесся в тот далекий летний день, когда на узкой дороге судьба свела его с этим парнем в косухе. В принципе, если исходить из официальных ПДД, тот имел безусловное преимущество, и Сныпкин дорогу был обязан уступить. Но авторитетный главарь никогда и никому не уступал. Едва не улетевший под откос байкер, остановившись, постучал себя по лбу указательным пальцем и указал Сныпкину на знак «уступи дорогу». В ответ тот достал пистолет и всадил пулю в то самое место, по которому стучал мотоциклист. Пользуясь ночной темнотой и отсутствием свидетелей, Сныпкин беспрепятственно покинул место происшествия.

Убитого им байкера хоронили сотни человек. Как оказалось, этот байкер был известным в городе спортсменом, завоевывавшим золотые медали и кубки на мировых первенствах по фехтованию. Узнав об этом, Сныпкин лишь пренебрежительно ухмыльнулся – для него данный факт не значил абсолютно ничего. Знать бы тогда, при каких обстоятельствах им снова доведется свидеться! Внутренне, то сгорая от немыслимого внутреннего пламени, то леденея от ужаса, Сныпкин мог лишь безмолвно реагировать на происходящее.

А байкер, звеня цепями на куртке, плюхнулся на то место, где только что сидел кооператор, и, обняв его своей ледяной рукой за плечо, все с той же жуткой улыбкой резюмировал:

– А у тебя сегодня, я вижу, гостей полно. О! Вон, еще одна идет…

И в самом деле, перед Сныпкиным вдруг появилась молодая утопленница в изодранном мокром платье, с посиневшим и распухшим телом. На ее обезображенном смертью лице, плечах, груди, ногах виднелись обширные царапины, сигаретные ожоги, ссадины, порезы. Остановившись напротив Питбуля, она, словно любуясь им, замерла, вперив в него свои пустые, мутные глаза. И снова Сныпкина пронзил смертный ужас при воспоминании, что это та самая девчонка, которую он и его подручные насильно увезли в лес, где после долгих издевательств утопили в лесном озере…

Юлия, которая неподвижимо стояла, молча наблюдая за ним, поправила на плече ремешок сумочки и неспешно направилась к выходу. Уже почти у самой двери, словно что-то вспомнив, она вернулась назад, доставая из кармашка сумочки игральную карту. Показав ее бледному как полотно Сныпкину, который разглядел изображение «дамы пик», сейчас показавшееся ему немыслимо зловещим, она без тени язвительности или насмешки негромко спросила:

– Узнаешь? Этой картой ты решил мою судьбу. Пусть она с тобой и останется навсегда.

Юлия приложила карту к его лбу, покрытому крупными каплями холодного пота, и глянцевая картонка тут же словно приросла к коже. Вновь шагнув к двери, девушка бросила через плечо:

– Прощай! Мне от тебя ничего не нужно. Оставайся с теми, кому есть в чем тебя упрекнуть.

Окаменело замерший Сныпкин, который в состоянии был лишь двигать глазами, с отчаянием взирал ей вслед, не в силах попросить, чтобы она не уходила, что ему безумно страшно оставаться один на один с химерами своего буйного, кровавого прошлого. А те все выходили и выходили из своего ниоткуда, напоминая ему, сколько горя он причинил их родным и близким, сколько важного и обязательного не было сделано погибшими из-за его алчности, злобы, никчемных, бредовых амбиций и тупого, гипертрофированного самомнения.

Утопленница, все так же не говоря ни слова, подошла к Сныпкину и села слева от него и, так же как и байкер, обняла за плечи своей мокрой ледяной рукой. Сныпкин ощутил, как по его спине побежали капли болотной воды, а в нос ударил запах тины. И почти одновременно с этим он увидел направляющихся к нему сразу троих – судью Локтенова, бывшего хозяина «Феникса» Василия Двинцова и шофера Борю-Кардана.

Локтенов, одетый в судейскую мантию, ничего не говорил, лишь укоризненно смотрел на Сныпкина, который тут же вспомнил, как по его приказу Шарпунин организовал неисправность тормозов «Форда Мондео». Да и аварийную ситуацию на мосту, в результате чего слишком много знавший судья, который попытался выжать из нового владельца автопредприятия еще пару миллиончиков, захлебнулся в водах Которосли.

Двинцов стоял, заложив руки в карманы, и чему-то улыбался. Наконец он с сарказмом в голосе негромко спросил:

– Ты хоть когда-нибудь задумывался о том, что все, тобою сделанное, – одно лишь только зло, причиненное другим? Ты не задумывался, что все, тобою достигнутое, – пустая тщета? Зачем ты вообще прожил эту жизнь? С чем ты уходишь в наш мир?

Его слова были подобны раскаленным гвоздям, которые кто-то вбивал в беззащитное, еще способное ощущать боль тело Сныпкина. А Боря-Кардан, вся правая половина головы которого являла собой сплошную мешанину из размозженной кровянистой массы, присев на корточки и заглянув в его глаза своим единственным, сохранившимся при аварии глазом, язвительно хохотнул:

– Что пригорюнился, Юраша? Ты вот о чем скажи… Меня ты убил за то, что я тебя узнал. А Степку-экспедитора за что на смерть подписал? Вон он, без головы маячит. Ему башку оторвало дверцей, когда мы кувыркались в овраг. Пятерых детей ты осиротил. Сука ты, Юраша, сука!

Сныпкин и в самом деле вдруг увидел приближающийся силуэт человека, который нес собственную голову, держа ее в руках перед собой. А следом за обезглавленным экспедитором шла тень старика с обугленным животом. Утопленница в этот момент шевельнулась и неожиданно попросила слабым, булькающим голосом:

– Поцелуй меня… Или я тебе уже не нравлюсь? Не хочешь… А ты, Юрочка, знаешь, как страшно и мерзко, когда раки пожирают твое тело? Ты этого никогда не испытывал? Сейчас ты это поймешь…

Скосив глаза влево, с немыслимой дрожью во всем своем существе, Сныпкин увидел, как у той что-то внезапно шевельнулось под платьем. Сунув руку за пазуху, утопленница достала большого черного рака и бросила ему под ворот халата.

Это было столь жутко и омерзительно, что Сныпкин, на какой-то миг выйдя из своего оцепенения и стуча зубами, издал тоскливый, протяжный вой. Ощущая клешни рака, которые без затруднения, словно размокшую в воде бумагу, терзали его тело, причиняя страшную боль, он с отчаянием подумал, что если бы сейчас пришла Фаина, то происходящий с ним кошмар наяву обязательно бы закончился. Однако той все не было и не было. А клешни рака, без труда войдя в его грудную клетку, со страшной силой сомкнулись на трепещущем, отчаянно стучащем сердце. Это была последняя боль, которую он ощутил в этой жизни перед тем, как уйти туда, откуда возврата нет…

Когда Людмила закончила повествование о своих визитах к Сныпкину-Вингрову и Шпульнику-Капылину, в кабинете еще некоторое время царило гробовое молчание. Стас, откинувшись к спинке стула, сидел положив руки на грудь. Гуров вертел в руках авторучку, о чем-то напряженно думая.

– Вас, может быть, интересуют еще какие-то детали? Спрашивайте… – обезоруженно развела руками Людмила. – Но, согласитесь, в УК нет статьи, карающей за то, что некое лицо какому-то другому лицу принудительно восстановило часть души, именуемой совестью, и заставило увидеть его всю ту грязь, в которой оно жило. Как запротоколировать действия вышеупомянутого лица, в результате которых человек, безнаказанно творивший зло, сам пережил ту муку, какую причинил другим? Для таких случаев есть только одна формулировка: за отсутствием состава преступления… Или вы не согласны?