Московские каникулы - Андрей Ирмович Кузнецов

Юбка превращена в заправскую мини-юбку. Жанна, повернувшись к ней, остолбенела от неожиданности.

Ж а н н а (придя наконец в себя). Катька… Где твоя коса?

К а т я. Парикмахеру подарила. На шиньон.

Ж а н н а. Да что с тобой?

К а т я (храбрится). А что? Ничего особенного. Привела свою внешность в соответствие с требованиями исторического момента. (Протягивает руку.) Маникюрчик видела? Рука убийцы! Два часа в очереди проторчала. Плюс три в мастерской, пока юбку укорачивали. Вот так. Всю наличность просадила.

Ж а н н а (вскочив). Да ты хоть понимаешь, на кого сейчас похожа?

К а т я. На модерную девочку. (Проходит перед Жанной в образе манекенщицы.)

Ж а н н а. На девочку? Я б тебе сказала, в кого… во что ты превратилась!

К а т я. Валяй. Только сначала скажи, кем я была до этого.

Ж а н н а. Кем?

К а т я. Провинциальной чучелой, вот кем!

Ж а н н а. А теперь?

К а т я. Теперь — в норме. Как все.

Ж а н н а. Как все?! Разве я… Разве я  т а к а я?

К а т я. Ну, ты! Ты у нас исключение. Недосягаемый образец. Только я убедилась, что быть образцом — себе дороже.

Ж а н н а (испуганно). Как — дороже?

К а т я. Тебе не понять. У вас в пединституте этого не проходят.

Ж а н н а (распаляясь). Не беспокойся, я давно все поняла! Сразу! Как только увидела тебя с этим наглым типом… Ждановичем. Это его тлетворное влияние!

К а т я. Угадала.

Ж а н н а. Тут и гадать нечего. Я знала, знала, что эти ночные прогулки к добру не приведут! И пожалуйста — вот вам результат!

К а т я. Это не результат, только начало.

Ж а н н а. Чего начало?!

К а т я. Новой жизни. Хватит с меня старомодной унылой добродетели!

Ж а н н а. Нет, вы послушайте, что говорит эта девчонка! Из рабочей семьи, почти отличница, комсомолка! Да ты знаешь, чья это философия?

К а т я (с любопытством). Чья?

Ж а н н а. Чуждая! И ты собираешься ее исповедовать?

К а т я. Собираюсь!

Ж а н н а. Помни, Катерина, ты еще на школьной скамье…

К а т я. Не беспокойся, помню! Только думаешь, если ты на три года старше, то разбираешься в жизни в три раза лучше? Бывает и наоборот!

Ж а н н а. Должна тебя предупредить, что твоя самоуверенность…

К а т я. А я хочу предупредить, что больше не собираюсь слушать твои предупреждения! Надоели они мне за эту неделю!

Ж а н н а. Вот, вот, вот, дерзи больше!

К а т я. Правда, когда ее выдаешь старшим, всегда называется дерзостью.

Ж а н н а (скорбно). Ну что ж, и в этом моя вина… Меа кульпа, как говорили древние. Чуть не просмотрела, не упустила тебя за этими экзаменами.

К а т я. Успокойся, твоей вины здесь нет. Как нет и чьей-то заслуги. Что касается Ждановича…

Ж а н н а. Это он, все он! Низкий, аморальный тип! Я знала, я чувствовала!

К а т я. Да что ты чувствовала?

Ж а н н а. Мне трудно произнести это слово… Но я должна, я обязана… Скажи мне… (Прерывающимся голосом.) Ты с ним… Вы с ним целовались?

К а т я (с едва уловимой горечью). Еще бы!

Ж а н н а. И ты… Ты говоришь это так спокойно?

К а т я. А что мне, в обморок падать? Т ы  в школе не целовалась? Хотя да… Вряд ли были охотники.

Ж а н н а. Ну знаешь! Я просто не нахожу слов!

К а т я. В конспектик загляни. Там найдешь, наверно. Будущий великий педагог, Макаренко в юбке!

Ж а н н а (с достоинством). Да, я буду педагогом. Только работать буду с нормальными детьми, а не с такими моральными уродами, как ты!

К а т я (яростно). Не будешь ты педагогом, училка несчастная! Кто в жизни не целовался, тех на пушечный выстрел к детям подпускать нельзя! Ты просто ханжа, как я этого раньше не видела?! Все у тебя моральные уроды, а сама…

Ж а н н а. Я никогда не целовалась с первым встречным!

К а т я. А я буду!

Ж а н н а. Не надейся, моя милая. Завтра же ты уедешь домой.

К а т я. И не подумаю!

Ж а н н а. Слава богу, что за тебя могу подумать я! И я искуплю свою невольную вину, что допустила тебя до такого падения. Завтра утром ты улетишь в Тобольск.

К а т я. Фигушки.

Ж а н н а. Еще как улетишь! Я сама возьму билет, посажу тебя в самолет и не уйду с аэродрома…

К а т я. Ну вот что, сестрица дорогая, хватит командовать. Давай мои деньги и чемодан, я ухожу от тебя.

Ж а н н а. Интересно — куда?

К а т я. Не твоя забота.

Ж а н н а. Да ты просто бредишь!

К а т я. Где мой чемодан?

Ж а н н а. Не дам.

К а т я. Ладно же… Отдай мои деньги!

Ж а н н а. Сначала куплю тебе билет. Остаток получишь на аэродроме.

К а т я. Ты что же думаешь — отняла мои вещи и деньги, этим меня подчиниться заставишь?

Ж а н н а. Завтра сама мне спасибо скажешь. Что уберегла тебя от новых глупостей.

К а т я. Эх ты, старшая сестра… Плохо же ты меня знаешь. Да меня сейчас на цепь посади — все равно убегу! Потому что противна ты мне до невозможности!

Ж а н н а. Ну, хватит с меня оскорблений! Ешь и ложись спать. Немедленно. Завтра поговорим.

К а т я. Не поговорим. Ни завтра, ни послезавтра, ни через год. Сказала же — ухожу от тебя.

Ж а н н а. Катька, будь же благоразумной!

К а т я. Вот это я тебе могу твердо обещать — никогда в жизни не буду благоразумной! С дороги!

Она произносит это с такой силой, что Жанна невольно отступает.

В Тобольск — ни строчки! Сама напишу! (Схватив свою сумку, выбегает.)

Ж а н н а (кричит). Катька! Вернись!

Доносится стук захлопнувшейся двери.

З а т е м н е н и е.

Улица. Вечер. Накрапывает дождь. Прижимаясь к стенам домов, бредет усталая  К а т я. На ней все та же легкая кофточка, через плечо перекинута спортивная сумка. В руках письмо.

К а т я. Дорогие мои папа и мама, здравствуйте! Вы, конечно, ругаете меня, что мало пишу… Но я так занята каждый день, столько случается всякой всячины, что и не замечаю, как дни пролетают. Была уже и в Третьяковке, и на ВДНХ, и в Центральном парке на концерте, и в МГУ, узнавала правила приема… Такие там все ходят умные, сплошные очкарики, я даже сначала стушевалась немного… Ну ничего, через год и я поумнею. А пока мне просто очень весело. (Всхлипывает.) Столько новых друзей, что я почти никогда не бываю одна… Но знаете, родители, здесь так быстро уходят деньги! Даже не сообразишь — куда… Словом, вылетела я в трубу подчистую! Так что ругайте не ругайте, а вышлите мне на дорогу. У Жанны я брать не хочу. Посылайте скорей по адресу: Центральный аэровокзал, почта, до востребования. Целую тысячу раз, скоро увидимся, ваша Катька…

З а т е м н е н и е.

Снова комната в квартире Ждановичей. Вечер. За окном сеется летний дождик. Комната освещена одним торшером. На тахте, с ногами, уютно устроился  Б о р и с  П а в л о в и ч. Он негромко перебирает струны гитары. С о ф ь я  П л а т о н о в н а  в мрачном возбуждении шагает из угла в угол.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Перестань мелькать перед глазами. С ритма сбиваешь.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а