Московские каникулы - Андрей Ирмович Кузнецов

class="p1">Б о р и с  П а в л о в и ч (перебивает). Нет, ты скажи — каким это — как я?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Человеком, предавшим свое призвание! Променявшим свой талант на различные и многообразные талантики. Да, талант музыканта требует труда! Огромного, каторжного труда! Он требует жертв — я не боюсь этого громкого слова! Ты вот этого труда, этих жертв испугался в юности — и кем ты стал? Заурядным инженером, не любящим свою профессию! Домашним нумизматом, под стать любому пенсионеру! А в музыке остался благодушным дилетантом, сочиняющим чувствительные песенки. Ты хочешь, чтоб и Алешка стал таким?

Б о р и с  П а в л о в и ч. Какой я инженер — не тебе судить.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Мне! Если человек ждет не дождется выходного… А, да что тут объяснять…

Б о р и с  П а в л о в и ч. Но ведь песни мои… Раньше они тебе нравились?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Так они ведь только на то и годятся, чтобы мне нравиться.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Если я такое ничтожество… Зачем ты живешь со мной?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Я тебя и таким люблю! И ты вовсе не ничтожество. Но неужели ты сам не понимаешь, что прошел мимо главного в жизни? Это было до меня, и я ничем не могла помочь тебе. А вот Алешка… Он может стать настоящим музыкантом. Слышишь — настоящим! И если ты помешаешь мне удержать его от опрометчивых решений…

Из своей комнаты выходит  А л е ш а, он в куртке.

А л е ш а. Мама, извини, я все слышал… (Отцу.) Ты на нее не обижайся, она это для меня говорила. (Матери.) Но если ты думаешь… Если надеешься, что твои слова могут повлиять на мое решение… Я не прикоснусь больше к скрипке…

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (умоляюще). Алешка!

А л е ш а (непреклонно). В руки не возьму! Пока сам этого не захочу. Слышишь — сам! А сейчас я ухожу.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Куда?

А л е ш а. Никуда. Буду просто ходить и думать.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Поужинай сначала. Ты ведь с утра не ел.

А л е ш а. Ел. В забегаловке. И даже пиво пил.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Ну, хоть пирожки возьми. Твои любимые, с ливером… (Сует ему пакет в карман.)

А л е ш а. Поезжайте на дачу, еще успеете. Папа, уговори ее. Меня, во всяком случае, не ждите. Я поздно. (Выходит.)

Слышится стук захлопнувшейся двери.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (после паузы). Оказывается, можно потерять сына, даже если с ним и не случится ничего страшного…

Б о р и с  П а в л о в и ч. Ты вот назвала меня заурядным инженером…

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Прости, я не хотела тебя обидеть.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Пусть я заурядный. Или, скажем, средний. Но средний инженер — это все-таки профессия, нужная обществу. А быть средним пианистом, когда на свете есть Рихтер… Не знаю, по-моему, честней быть средним инженером, чем посредственным музыкантом.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Ты думаешь, у Рихтера в юности не было сомнений в самом себе? Наверняка были! Но если б он им тогда поддался — имело бы человечество Рихтера? Нет, мой милый, вера в себя…

Б о р и с  П а в л о в и ч. Знаю-знаю! Самый великий двигатель. Внутреннего сгорания.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Лучше сгореть двигаясь, чем тлеть на одном месте.

Б о р и с  П а в л о в и ч. М-да… Жестокий ты человечек…

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Потому что борюсь за Алешку, тут не до нежностей.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Больше для тебя никого не существует?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Да разве ты не понимаешь, что мои жестокие слова относятся и ко мне самой? Что поделаешь, мы с тобой своего потолка достигли, Алешке же еще жить и расти. Вот я и помогаю ему изо всех сил… (Помолчав.) Вероятно, ты прав, что в искусстве нужно только так — все или ничего. Но я верю, что Алешка сможет. И не отнимай у меня этой веры. Пожалуйста.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Что ж, я буду счастлив ошибиться в Алексее… Вдруг из него правда музыкантище получится?

З а т е м н е н и е.

Улица. Вечер. Прислонившись к дереву, стоит  О л е г, медленно вертит ручку транзистора. Обычная разноголосица в эфире. Но вот через джазовые ритмы пробивается симфоническая музыка. Олег, встрепенувшись, фиксирует ее, внимательно слушает. Внезапно замечает кого-то, выключает транзистор, прячется за дерево. Идет взволнованная  Ж а н н а. Она в плаще, через руку перекинут второй плащ.

О л е г (заступая Жанне дорогу). Здравствуйте… Это я… Жданович…

Ж а н н а. Что вам нужно?

О л е г. Я спросить хочу… Где Катя? Вы сначала по телефону говорили — нет ее… А потом и вовсе отвечать перестали.

Ж а н н а (после мгновенной нерешительности). Катя уехала домой.

О л е г. Как — уехала? Неужели она из-за того…

Ж а н н а. Из-за чего?

О л е г (с надеждой). Может, еще не уехала? Может, на вокзале еще? Или в аэропорту?

Жанна молчит.

Почему вы не отвечаете? А-а, понял… Вы ее выгнали? Говорите — выгнали?

Ж а н н а (с трудом). Она сама ушла… Обиделась и ушла. Я ее искать иду…

О л е г. Эх вы! Хотя… Я тоже хорош! (Быстро уходит.)

З а т е м н е н и е.

Снова уголок аэровокзала возле первой секции. Входит  К а т я, садится на скамью. Достает из сумки зеркальце и купальное полотенце, осторожно, стараясь не размазать краску, вытирает лицо и волосы. Затем, накинув полотенце на плечи, съеживается в углу скамейки. Вид у нее довольно несчастный. Внезапно Катя начинает лихорадочно рыться в сумке, находит несколько медных монет, пересчитывает и со вздохом бросает обратно. Дремлет. Входит  У б о р щ и ц а. Увидев Катю, останавливается возле нее. Катя открывает глаза.

К а т я (настороженно). Здравствуйте…

У б о р щ и ц а. Здравствуй. Ты чего тут скучаешь?

К а т я. Разве нельзя?

У б о р щ и ц а. Если до самолета деваться некуда… (Пауза.) А ты не из наших?

К а т я. Из каких — ваших?

У б о р щ и ц а. Тоже на вступительных срезалась?

К а т я. Нет, я только в десятый перешла.

У б о р щ и ц а. А по стилю на первокурсницу тянешь… (На сумку.) Весь багаж твой?

К а т я (вздохнув). Весь…

У б о р щ и ц а. Уж не обокрали тебя?

К а т я. Ага, можно сказать, обокрали.

У б о р щ и ц а (с оживлением). Чего ж ты, подруга, такое безразличие проявляешь?! В милицию заявила?

К а т я. Милиция в моем деле не поможет.

У б о р щ и ц а. Что ты! У них знаешь какие собаки имеются? А техника?!

К а т я. Как тебе объяснить… Ну, я в гости к сестре приехала… К старшей… И вдруг поссорилась с ней… Она мне деньги мои и вещи не отдала, думала — без них не уйду. А я — ушла, в чем была вот…

У б о р щ и ц а. Тоже гордая, значит?

К а т я. Иногда сама не рада, но не могу, когда меня обижают.

У б о р щ и ц а. Со старшими всегда мороки хватает. Они часто недопонимают многое… Вот и мои меня в Москву отпускать не хотели.

К а т я. А ты в какой институт подавала?

У б о р щ и ц а. Я не в институт, а в отряд учебно-тренировочный, где бортпроводниц готовят. Ну, стюардесс… Не слыхала разве?

К а т я. И тебя не приняли?

У б о р щ и ц а. Туда попасть — трудней, чем в театральный! Точно тебе говорю! Особенно если на загранлинии. И здоровье им подавай, и прописку московскую, и внешность…

К а т я (искренне).