Дань псам. Том 1 - Стивен Эриксон

– Мы нашли Торвальда Нома!

Крупп удивленно посмотрел на Леффа, затем на Ожога, затем – видимо, заметив на его лице отражение собственного недоумения, – снова на Леффа.

– Сногсшибательно! И что же, вы бесцеремонным образом вручили его косматому ростовщику Гаребу?

Ожог еле слышно выругался.

– Нет, мы устроили получше. – Лефф облизнул губы. – Торвальд выплатит весь долг Гаребу, но для этого он сначала заплатил нам. Потом и Гареб рассчитается с нами. А значит, мы заработаем дважды!

Крупп воздел пухлый палец, на котором, к своему неудовольствию, заметил пятно чего-то непонятного.

– Постойте-ка, постойте-ка. Значит, Торвальд вернулся и уже успел вам заплатить? Тогда почему же Крупп платит сегодня за выпивку? Ах, не трудитесь, разрешите Круппу самому ответить на свой вопрос! Просто Торвальд лишь пообещал заплатить, а доверчивые Лефф с Ожогом купились, так? Он просил вас дать ему одну ночь, лишь одну – и все будет замечательно!

– Как ты догадался?

Крупп улыбнулся.

– Дорогие мои недалекие друзья, если Гареб об этом услышит – если он прознает, что вы отпустили злополучного Торвальда Нома, то быть вашим именам в том злосчастном списке. Вам не останется иного выхода, кроме как сдаться самим за большую награду, вот только вам ее не видать, ибо Гареб спрячет вас где-нибудь да расчленит. Ох, грядет катастрофа!

– Торвальд Ном был нашим подельником, – спокойно сказал Лефф, хотя по лицу градом катил пот. – Он дал нам слово. Если же он его не сдержит – что ж, еще никто не кидал Леффа с Ожогом, не раскаиваясь потом. Тебя тоже касается, Крупп. Вздумаешь заложить нас Гаребу…

– Беру помилуй! Крупп никогда бы так не поступил, дорогие мои вспыльчивые друзья! Вовсе нет, Крупп опасается листков, что ныне в грязных руках уличных мальчишек на каждом углу – истинная чума, охватившая Даруджистан! Листки эти зловеще охочи до слухов и скоры на сенсации, а кому ведомо, из какого множества источников они черпают сведения? И Крупп обеспокоен, о чем они расскажут завтра!

– Уж лучше бы им молчать, – процедил Ожог одновременно испуганно и воинственно.

– Что ж, мои славные друзья, пора нам прекратить сегодняшний спор! – Крупп небрежно, но вместе с тем картинно взмахнул руками. – Грядут чрезвычайно важные события. Крупп ощущает их неизбежную… неизбежность. Он чувствует это в воздухе, в дуновении ветерка, в покачивании огонька свечи, в дрожащих лужицах эля, в скрипе ступенек… в стуке дверей. Чу! Номы и цветы! Ножи и кровь! Лица бледные и расстроенные! Прочь от Круппова стола, ничтожные зеваки из праздной толпы! Здесь скоро произойдет удивительнейшая встреча!

Тело Раллика тяжелело с каждым шагом, однако Резчик все-таки доволок его до входа в таверну. Боги, он умер… Я убил своего друга… О боги, за что…

Толкнув плечом дверь, Резчик втащил убийцу внутрь.

За стойкой он увидел Мизу, а рядом с ней – Ирильту. А слева от него, расширив глаза, замерла…

– Салти! Раллик ранен… Нам нужна комната… И лекарь…

Миза уже выхватила убийцу из рук Резчика.

– Худов дух, кто ж его так покромсал?!

– Мне очень… – начал Резчик.

Но тут к нему подошла Ирильта; от нее пахло элем и чесноком. Ее лицо вдруг стало близко-близко, и на губах Резчика отпечатался смачный поцелуй, язык высунулся из приоткрытых губ, как червяк из червоточины.

Резчик отстранился – и немедленно попал в объятия к Салти. Та крепко сжала его, да так, что дышать стало нечем. Руки у нее мощные: не меньше дюжины лет таскала кувшины и подносы.

– Жить будет, надо только кровь остановить, – сказала Миза, склонившись над Ралликом, которого уложила на полу рядом со стойкой. – Судя по виду, на него напали сразу трое, а то и четверо.

Она поднялась и бросила на стойку окровавленный кинжал. Со всех сторон напирали зеваки, стараясь получше разглядеть клинок нездешней выделки.

– Малазанцы! – прошипел кто-то.

Вырвавшись из объятий Салти, Резчик стал проталкиваться сквозь толпу.

– Пустите! Это мой кинжал!

– Твой?! – удивилась Ирильта. – Что все это значит, Крокус?

– Раллик подкрался со спины, неслышно, будто убить меня хотел. Я защищался… Все вышло случайно… Миза, он точно выкарабкается?

– Да это же тот щуплый воришка! – воскликнул один из зевак. Его лицо, выражающее нечто среднее между недоверием и удивлением, казалось смутно знакомым.

– Ирильта назвала его Крокусом, – добавил стоящий рядом. – Поговаривают, он что-то сделал, когда опустилась луна. То ли колонну свалил, то ли… Ты, случаем, не помнишь, Ожог?

– Я запоминаю только нужное, Лефф. Да, порой и другие вещи вклиниваются, бывает. В общем, раньше он был карманником, работал на Круппа.

– Больше нет, как видишь, – хмыкнул Лефф. – Теперь он в Гильдии убийц!

– Да нет же! – крикнул Резчик, вдруг чувствуя себя нескладным юнцом, каким был раньше. Лицо залилось краской, уши запылали. – Миза, а где остальные? В смысле…

Миза подняла руку – на ней отпечаталась Ралликова кровь.

– Он ждет тебя, Крокус. Иди, он все за тем же столиком, – сказала она и обратилась к зевакам: – Эй, пропустите его! Чего столпились, рассаживайтесь!

Ну и что теперь делать? Грандиозное возвращение псу под хвост. Да и все остальное тоже. Не глядя на Мизу, Резчик забрал кинжал. Толпа перед ним расступилась, и он увидел…

В углу, за своим привычным столиком, сидел пузатый коротышка с сальными волосами и блаженно улыбался. Замызганные манжеты, выцветший жилет, весь в пятнах. На заляпанном столе – блестящий кувшин и две кружки.

Обычный воришка-карманник, мастер лазать по девичьим спальням, доверчивый дурачок, который всем смотрит в рот, – все это был я. А вот и Крупп. Хоть кто-то не меняется.

Резчик сам не заметил, как дошел до стола, рухнул на поджидавший его стул и схватил кружку.

– Я сменил имя, Крупп. Теперь меня зовут Резчик. Более подходящее прозвище, как думаешь? Особенно в свете того, что я сделал с Ралликом.

Почему же мне хочется разреветься?

Толстяк вскинул брови.

– О, Крупп понимает, Крупп сочувствует. Жизнь летит кувырком, но Крупп, конечно же, и здесь исключение, ибо для него жизнь танцует. Поразительно, сколь многим эта правда глаза режет. Неужели самого существования человека достаточно, чтобы вызвать такую неизбывную злость? Похоже на то, иных вариантов нет. Всегда найдутся те, мой дорогой друг, кому подмигивание – оскорбление, улыбка – обида, а юмор – повод для ненависти, ведь смех – это скрытое презрение. Дорогой Резчик, поведай Круппу, считаешь ли ты, что все мы равны?

– Равны? Ну…

– Благородное суждение, ты согласен со мной? Однако, – он воздел грязный ноготь, – можно ли оспаривать, что год за годом в каждом человеке происходят изменения столь глубокие, что его прошлое и нынешнее Я никак нельзя считать равными? И стало быть, если правило не работает даже в пределах жизни отдельно взятой личности, есть ли смысл рассчитывать, что оно будет справедливо для целого общества?