Лето быстрых перемен - Николай Рябов

Он не стал задавать вопросы, а, первым делом, помог мне сбросить мокрую одежду и немного согреться. После этого, я принял горячий душ.

Когда Маркелов увидел мою безвольно висящую руку, то немедля позвонил знакомой докторше и она, примчавшись к нам в каких-нибудь полчаса, профессионально обработала мне раны, наложила гипс и, кроме того, сделала все необходимые прививки.

Заметив немую просьбу в моих глазах, Максимыч заверил, что я могу быть спокоен и Галя (так звали мою спасительницу) никому ничего не скажет.

После всех описанных процедур меня напоили тёплым питьём и немедленно уложили спать.

С утра Максимыч позвонил в контору и предупредил зама, что собирается съездить в Тверь, чтобы разузнать, куда вдруг запропастился Шапакин.

– Лёшка должен был связаться со мной ещё вчера, после возвращения! – озабоченно сообщил Маркелов в трубку и дал ряд указаний по неотложным делам.

Потом он потратил полчаса, чтобы выслушать меня.

– Как же тебе повезло! – пробормотал он, когда я окончил свою печальную повесть.

– Пожалуй, – уныло согласился я.

– Что ты намерен делать дальше? – Маркелов посмотрел на меня с плохо скрываемым любопытством.

Я не стал торопиться с ответом.

– Расследование придётся продолжить, – наконец, заговорил я, мучительно взвесив шансы. – Остановка на полпути опасна по многим причинам.

После этих слов Максимыч буквально взорвался.

– Какое расследование?! Какая, к чёрту, опасная остановка?!.. Лёша, ты представляешь, о чём говоришь?! – Маркелов сделал секундную паузу, чтобы набрать воздух в лёгкие, а затем продолжил с теми же яростными интонациями. – На протяжении двух суток ты дважды (!) едва не отдал Богу душу и после этого опять прёшь на рожон! Пожалуйста, не будь идиотом!

– Что ты предлагаешь? – холодно оборвал я его пламенный монолог.

Максимыч воспринял этот вопрос, как уступку с моей стороны.

– Что предлагаю? – уже спокойнее переспросил он. – Во-первых, ты на пару недель ляжешь в хорошую клинику, чтобы тебя подлечили костоправы. Во-вторых, минимум, на месяц уйдёшь в отпуск и, если потребуется, пробудешь в нём, хоть до Нового года. Среднюю зарплату на это время я тебе гарантирую!

– А как же Гнедин? – ехидно спросил я. – По-твоему, этот подонок должен остаться неприкосновенным?

– Почему, неприкосновенным? – возразил Максимыч. – Ты же сам говорил, что статья в «Вечёрке» грохнула и по нему и по его банку!

– Статья – особый разговор! На Гнедине висит труп и я намерен это доказать!

Маркелов понял, что я и не думал идти на попятный.

– Ах, доказать! – теперь уже в его голосе сквозила ирония. – Кому и что ты собрался доказывать? Что твой банкир дерьмо?… Так это уже сделала газета! А, может, ты решил обвинить его в убийстве?!.. Прости, на каком основании? Помнится, ты возмущался, что этот Ковалёв ни дня не был в розыске!

– Это ещё ни о чём не говорит, – упрямо возразил я. – Труп Ковалёва можно и нужно найти!

Максимыч страшно округлил глаза:

– Какого беса его искать, если тебя отправят на тот свет гораздо раньше?! Думаешь, твой банкир будет сидеть, сложа руки?

Сдаваться я не собирался.

– Живым я всегда буду представлять угрозу для Гнедина, и он это знает лучше тебя. Поэтому, надо воспользоваться ситуаций, пока я числюсь покойником! Вернее, пропавшим без вести, – последнее уточнение я сделал, скорее, для себя, нежели для Максимыча, потому что в памяти ещё были слишком свежи события последних дней.

Кажется, впервые с начала нашего спора Маркелов стал всерьёз прислушиваться к моим доводам.

– Думаешь, Гнедин не оставит тебя в покое? – задумчиво спросил он, поглаживая свою лысину.

– Разве что сменю фамилию, место жительства и работу, – перечислил я необходимые условия.

– М-да, многовато получается, – озадаченно протянул Максимыч, который явно не ожидал столь высоких ставок.

– Ты ведь сам никогда не прятался от преступников! – привёл я ещё один несокрушимый аргумент, и Маркелову на это нечего было возразить.

Потом мы вместе прикинули, что нужно будет сделать в первую очередь.

– Я организовываю твои поиски! – безапелляционно заявил Максимыч.

Мне всегда нравились дельные предложения.

– Когда всем станет ясно, что я погиб, нужно будет обязательно позвонить Гнедину, – попросил я Маркелова.

– Это ещё зачем? – насторожился он.

– Во-первых, чтобы поставить в известность нашего клиента. Во-вторых, попробуем предложить ему другого человека для продолжения поиска Ковалёва, – пояснил я. – Реакция банкира кое о чём скажет…

– Попробуем, – согласился Максимыч. – Что ещё?

– Надо поскорее предупредить Свиридова из «Вечёрки», чтобы он на время куда-нибудь испарился. Кроме того, мне нужно обязательно с ним встретиться!

Маркелов скептически посмотрел на мою загипсованную конечность:

– Ещё один день такого расследования и я лишусь лучшего работника!

– Поплюй! – улыбнулся я, а Максимыч тут же суеверно поплевал через плёчо, а затем ещё несколько раз стукнул костяшками пальцев по ножке своего стула.

Потом он опять сделался серьёзным.

– Журналиста я тебе доставлю, можешь не сомневаться. Думаешь, одного его будет достаточно? – в глазах Маркелова читалась озабоченность.

Я пожал здоровым плечом:

– Кроме Свиридова, мне непременно нужно встретиться с Гнединой.

В ответ на это заявление, Максимыч невесело покачал головой:

– Ещё придется разгадать, кто звонил Бережной…

– Теперь я думаю об этом постоянно! – признался я и, кажется, Маркелов ни на секунду не усомнился в искренности этих слов.

После того, как Маркелов уехал, я целый день провёл в постели, снедаемый душевными и телесными муками. События последних дней оставили на мне так много видимых и невидимых отметин, что для их ликвидации, действительно, потребовалось бы не меньше двух, а то и трёх месяцев, как справедливо утверждал Максимыч. Причём, врачевание душевных ран, наверняка, заняло бы гораздо больше времени, нежели сращивание сломанной плечевой кости или же восстановление функций мозга!

Лёжа на диване, в полутёмной зашторенной комнате, я почти не думал ни о повреждённой руке, ни о гудящей башке, которая чутко реагировала на каждое неосторожное движение. В голове настойчиво возникали картинки вчерашних мытарств в реке, то и дело, перебиваемые не менее яркими «видениями» из моей подвальной эпопеи. При этом меня постоянно донимали одни и те же вопросы: «Как я оказался под таким прессом, и можно ли было всего этого избежать?».