Хроника гениального сыщика - Артур Кангин

5.

Тут из-за парчовой ширмы раздался шопеновский плач скрипки.

О чем она рыдала?

Не знаю!

Иногда скрипка срывалась в гомерический хохот, потом опять заливалась крокодильими слезами.

Инспектор подскочил к ширме. Отбросил ее.

И что мы увидели за пологом?

Здоровехонького, румяного самого Березуцкого. Со скрипкой, упертой в шею.

Вот так подарочек!

Оказывается, он отнюдь не почил.

Вздох удивления, а потом и законного негодования глухо прокатился по залу.

Английская королева упала в обморок в руки лорда Хранителя Печати. И тот, плюнув на свою заветную Печать, крепко держал королеву, как родное дитятко.

Поминки по магнату оказались скомпрометированы.

6.

Москва встречала нас алмазной изморозью на красных стенах Кремля.

В наручниках Петр Петрович Березуцкий вел себя тихо.

В дальнем углу Александровского парка магнат вынул несколько кирпичей из кремлевской стены и достал солидную пачку пластиковых карточек, припрятанную им от родного народа.

В филиале Сбербанка № 163, Петр Петрович, понукаемый взглядом Рябова, собственноручно заполнял бланки почтовых переводов обворованным вкладчикам «Россия-Фигаро».

Только к вечеру сыщик разомкнул наручники на уже кристально чистых запястьях Петра Петровича.

— Весь ваш карнавал с похоронами ясен, — тихо произнес Рябов. — Однако зачем вы сперли скрипку самого Шерлока Холмса?

Березуцкий заморгал длинными детскими ресницами:

— Бес попутал. Я и играть-то толком не умею. Закончил только один класс музыкальной школы. И не по скрипке, по домре.

— Ах, вот в чем дело! — воскликнул я, акушер второго разряда, Петр Кусков. Хотя решительно ничего не понял.

Дома нас с Рябовым ждала телеграмма «молния» из Альбиона.

«Друзья! — написано было в ней на чистейшем английском. — Разысканная Вами скрипка вернула мне молодость. Я опять хочу распутывать уголовные дела, к вящему посрамлению бездарных чинуш из Скотланд-Ярда. Обнимаю и даже целую. Ваш Шерлок Холмс».

— А бычки, черноморские бычки? — внезапно вспомнил я. — Почему ими так отвратительно пахло на погребении Петра Петровича?

— Бычками Березуцкий в Лондоне приторговывал. Часть товара протухла. Петр Петрович решил одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Избавиться от гнилого товара, а своими похоронами провести за нос доверчивых вкладчиков.

Я склонил свою седеющую голову перед могучим умом сыщика.

1.

Когда теплоход «Белоруссия» входил в Красное море, по палубам расползлась зловещая весть — на верхней палубе, в своих роскошных апартаментах, затравлен гималайским медведем олигарх и телемагнат Самсон Самсонович.

Детектив протер мундштук портативного саксофона шелковым носовым платком и заиграл печальную мелодию черных кварталов Америки.

— Кто это мог сделать? — я, акушер второго разряда, Петр Кусков, нервно взял со стола яблоко, с хрустом откусил.

— А вот это нам и предстоит выяснить, — резко произнес Рябов и резко же сложил портативный саксофон во внутренний карман клетчатого пиджака из магаданского твида.

2.

На месте происшествия топтались растерянные фээсбешники и агенты Израильской службы безопасности.

Самсон Самсонович лежал головой в хрустальном блюде с черной икрой и, увы, не подавал признаков жизни.

Вспыхнул блиц папарацци.

— Назад! — взревели фээсбешники и выбросили зарвавшегося газетчика из апартаментов магната.

Корабль взрезал Суэцкий канал.

Справа и слева расстилалась пустыня. Высились пирамиды и тут же теснились песчаные лачуги простых египтян. На бельевых веревках сохла рванина.

— Кэп, — спросил Рябов у капитана, — вы случайно не видели гималайского медведя?

Капитан побледнел и закусил сивый ус:

— Насколько мне известно, на борту нет косолапых.

— А как же тогда растерзанный Самсон Самсонович? — не смог удержаться я, акушер Кусков.

Тут капитан совершил непредвиденное. Вскарабкался на борт, ласточкой сиганул в канал.

Над ним похоронным нимбом сошлись водяные круги.

3.

В ресторане на верхней палубе к нам подсел молодой человек с острыми усиками и острым же огненным взглядом.

— Дубровский, — представился он, протянув для пожатия холеную руку с платиновой печаткой в виде черепа.

Мы с достоинством поклонились.

— Вы не видели здесь девушку Машу, — спросил Дубровский, намазывая бутерброд икрой.

— Может, вы что-нибудь расскажите нам о медведе? — напрягся я.

— Только не сейчас, — прошептал Дубровский.

Тут к нашему столику подошла барышня. Волосы огненно красные. Взгляд птичий, испуганный.

— Володя… — скривила губки. — Когда же мы пойдем к Самсону Самсоновичу?

— Он мёртв. Как и твой папа.

Маша, потянув на себя скатерть, рухнула в обморок.

4.

Кувейт встретил нас песчаным бризом.

То там, то сям проскакивали на горбатых верблюдах бедуины с японскими транзисторами. Что-то ненавязчиво о своем сокровенном пел мулла на минарете. Типичная восточная картинка.

Маша зашла в небольшую лавку за сережками для гениталий, а мы, то есть я, акушер Кусков, детектив Рябов и молодой Дубровский по иронии судьбы остановились у стены арабской нищенской мазанки.

— Значит, — продолжил разговор Рябов, — вы убивали всех ухажеров Марии? И все они, ирония судьбы, оказывались магнатами? Вампирами, сосущими народную кровь?

— Последнего убил не я… Болтают, медведь.

— Как же вы тратили деньги магнатов?

— Переводил в сиротские приюты, — потупился Дубровский.

Несколько минут мы молчали. Пролетел ангел.

Рябов расцеловал Дубровского:

— Цель не оправдывает средства. Но все же, все же…

5.

В Москве по крышам барабанил дождь.

В мусорных контейнерах копались голуби.

— Здравствуй, Москва! — прошептал я, уткнувшись лбом в холодное стекло окна на Чистых прудах.

Рябов на портативном саксофоне играл печальную мелодию арабских кварталов Иерусалима.

Я потёр свою небритую щеку, задумался.

— Инспектор, куда же делся гималайский медведь?