Маршрутка - Александр Кабаков

А Мимолетов, допустим, или тот же Жутько хотя бы, они упаковались. Полностью обеспечили себя и свои молодые, но уже большие семьи — а чего третьего не рожать, когда бабки есть.

Проанализируем, к примеру, Мимолетова: что такого удивительного, оригинального и полезного этот Мимолетов, блин, сделал?

К тому времени, как утомленная советская власть собралась грохнуться, достиг Андрюха Мимолетов обычной для его тогдашнего возраста карьерной вершины, то есть вечером как попало учился в химическом институте, а днем тоже нетяжело работал старшим лаборантом в химическом же НИИ, которое, как положено, пыталось сделать из обычного мазута абсолютное оружие против американцев и всего их агрессивного блока. Оружие пока не получалось, зато вырисовывалась очистка мазута до практически питьевого состояния с помощью ядовитого синего порошка, синтезированного в лаборатории профессора Блувштейна, который как раз свалил в Израиль, испугавшись безвредного общества «Память». Юный Мимолетов остался единственным в лаборатории мужчиной среди немолодых кандидатш наук, парализованных предчувствием грядущей свободы торговли и соответствующего приведения научных зарплат к реальной цене научных достижений.

И Андрюха не растерялся, но, напротив, предпринял ряд оказавшихся впоследствии весьма целесообразными действий. Прежде всего он бросил вечерний институт и зарегистрировал лабораторию как кооператив «Синий птицъ», председателем которого тут же стал. После этого оставшийся от профессора на институтском складе в товарных количествах порошок погнал на продажу одновременно в две противоположных стороны — через Польшу прямо бывшему потенциальному противнику в конкурирующую лабораторию «Блустоун Инк.» и в Дагестан, где порошок тут же стали использовать для производства спирта пищевого из ворованных по древней горской традиции нефтепродуктов. Совершенно ненужные при этом помещения лаборатории сдал вместе с кандидатшами в аренду своему приятелю, вышеупомянутому Жутько Игорю, который как раз сообразил открыть в этих помещениях видеосалон на базе привозившихся ему выездными партийными родителями кассет с фильмами «Эммануэль», «Глубокая глотка» и «Охотник на оленей»…

Что же в результате через каких-нибудь исторически ничтожных пятнадцать—семнадцать лет имеем мы, точнее, имеют Мимолетов, а заодно и Жутько? Мимолетов пару лет назад через еще одного своего дружка Юру Шустермана продал контрольный пакет акций ЗАО «СПЪ» американской компании «Блустоун Инк. энд Шустер» и теперь живет постоянно в Московской области, очень увлекаясь яхтами, прямо помешался на них. Жутько вкладывает большие деньги в кино, сам продюсирует от нечего делать. А Юрка Шустерман, кстати, вообще переселился в Майами, он как поднялся на своем досуге для состоятельных господ, так сразу и уехал от греха подальше. В совете директоров-то блустоунском быть Шустером всяко лучше, чем в пресненском сизо Шустерманом, хотя сизо, конечно, знакомо по мелочам еще с семидесятых, а в Штатах буквально все с нуля пришлось начинать…

И все они в большом порядке. Промелькнет только, в соответствии с фамилией, Мимолетов по Рублево-, конечно, Успенскому шоссе, а за ним яхта на прицепе — и опять живет частной жизнью за большим дачным забором, выстроенным еще управлением делами ЦК КПСС. То же самое и Жутько — придет на премьеру своего блокбастера в мятом пиджачке, потусуется полчаса среди друзей, да и домой, к своим семейным ценностям, сосредоточенным в районе Истринского водохранилища. А Шустер с друзьями только раз в году встречается в Альпах, да и то без большой охоты — у них, у американцев, не принято своим богатством хвастаться, и соседи в Майами, если узнают, что он ездит на такой дорогой европейский курорт, начнут коситься.

Вот. Теперь представьте себе, каково это — иметь таких старых приятелей, которые иногда даже звонят и спрашивают о жизни вообще, а самому бояться, что накроется контора и окончательно опустеет пластиковая карточка… Так что судьба Огонькову действительно выпала суровая, не позавидуешь. Хотя, с другой стороны, штука баксов, если задуматься, это ж немало, совсем немало! Пока она есть.

Но, как известно, чего боишься, то и случается. Контора не то чтобы накрылась, но сильно пошатнулась в связи с очередной революцией в сопредельном государстве, где у нее, конторы, были большие интересы. И Колю Огонькова вместе с другими менеджерами низшего и среднего звена отправили в неоплачиваемый отпуск, в то время как менеджеры высшего звена, называемые, как обычно, топ-менеджерами, ушли, натурально, в отпуск оплачиваемый и разлетелись кто куда по островам.

В отпуске Коля стал много спать, а перед сном мечтать.

Что еще прикажете делать человеку в неоплачиваемом отпуске неизвестной пока длительности, если небольших накоплений хватит еще максимум на месяц? При этом, заметьте, у Огонькова есть сестра-учительница, живет в Орле, и бывшая жена, которой он, несмотря на взаимную бездетность, тоже постоянно помогает, поскольку ее профессия дизайнера некоторых кормит очень даже неплохо и все время приводит на экран телевизора, а бывшую Колину жену не кормит почти совершенно никак и приводит исключительно в наркозависимость — она неталантливая, жена. Есть у него также головастая собака не совсем чистой породы бассет, которая спит на его кровати в ногах и вздыхает вместе с Колей, автомобиль отечественного производства, пошедший уже заметным рыжим цветом по низу дверей, и однокомнатная квартира, вовремя оставленная покойной теткой — как раз к разводу.

Да, живет Н.И. Огоньков, конечно, в Москве — где же у нас, кроме Москвы, человек получает тысячу долларов в месяц и еще о чем-то мечтает?

О, Москва, Москва, поразительный город! Кто только не живет в нем, кто только не вдыхает жадно его несвежий, но прекрасный воздух, выдыхая вместе с азотом или чем там еще свои страстные желания… Его колеблющиеся в горячем мареве башни и висящие в огненных закатах мосты, его слишком широкие, но непроезжие проспекты и изрытые тружениками благоустройства тротуары, его пыльные парки и памятники, размножающиеся, как кролики…

Все это, отвратительное и чарующее, окутано жаждой обладания, исходящей от коренных и, главным образом, от приезжих жителей.

Все хотят ее, эту блядскую Москву, наутро забывающую, что она обещала случайному обладателю ночью, когда он, горячечно вертясь на ложе бессонницы, планировал долгую совместную жизнь и отдаленное счастье.

Будь моею, Москва! Отчего же нет, дорогой? Пожалуйста. С удовольствием. Утро вечера мудренее, ты проснешься и удивишь всех своим проектом (проект, проект, как же иначе, все и у всех теперь проект), и они понесут тебе деньги, а ты отдашь эти деньги мне, Москве, и мы станем с тобой жить вечно, во взаимной любви… Спи.

И он спит, а утром — хрен ему вместо денег за проект! И бредет он по Москве, все его толкают, и нет ему здесь места.

Вот и Николай Иванович лежит поздним вечером в постели вместе с собакой Борисом, названной так без какого-либо намека. Дремлет, но не спит, так как за день выспался до головокружения, и мечтает, чтобы отвлечься от практических мыслей, абсолютно бесполезных, как и мечты, — чего ж думать, если ничего практически придумать нельзя, да уже все и передумано…