Груз 200 - Андрей Воронин

Он" молился без слов, глядя в низкое серое небо широко открытыми глазами, которые лишь слегка щурились, когда пули и осколки ударялись о камни рядом с его головой. Он вспоминал походы и стычки, пылающие нефтепромыслы и навеки исчезнувшие с экранов радаров самолеты, он мысленно пересчитывал свои шрамы и по одному предъявлял их Аллаху, как страницы послужного списка, смиренно надеясь, что Аллах по достоинству оценит проделанную им тяжелую и грязную работу.

Острый камешек вонзался в его бритый затылок, отвлекая от возвышенных мыслей и мешая общаться с Аллахом. Аль-Фаттах немного повернул голову. Теперь перед его глазами был серо-рыжий склон, наполовину заслоненный торчавшим в паре метров от него скальным выступом, у подножия которого росли какие-то колючие кусты. Там, за кустами, что-то было – какая-то чернота, похожая на пролитый мазут или на устье довольно широкой норы. По камням плясали пыльные фонтанчики, и некоторое время Аль-Фаттах бездумно наблюдал за этой пляской смерти, но тут до него наконец дошло, что сам Аллах, вняв его молитвам, посылает ему шанс на спасение.

Кто-то из его людей все еще строчил из ручного пулемета, не желая признавать себя мертвецом, и, воспользовавшись тем, что внимание нападавших теперь было целиком сосредоточено на этом упрямце, Аль-Фаттах змеей скользнул в замеченную им нору.

Это действительно была нора, а не пятно мазута, и араб поместился в ней целиком вместе с автоматом и все еще зажатой в онемевшем от напряжения кулаке “лимонкой”. Он забился в дальний угол, выставив перед собой автомат. Теперь все зависело только от Аллаха: если шакалы Судьи заметили, как он забрался в эту щель, им достаточно будет просто бросить сюда гранату, чтобы Али Аль-Фаттах превратился в колбасный фарш.

В ущелье коротко громыхнуло, и все еще продолжавший истерично строчить ручной пулемет замолчал. Аль-Фаттах услышал, как постукивают, падая из поднебесья подброшенные последним взрывом мелкие камешки, и наступила тишина, после грохота и воя казавшаяся просто оглушительной.

Рука, в которой он сжимал гранату, совсем затекла, потеряв всякую чувствительность. Аль-Фаттах подумал, что, если так пойдет и дальше, людям Судьи не придется его искать. Все, что им останется, это стоять и смотреть, как из норы в склоне вылетают клубы дыма пополам с тем, что было когда-то воином Аллаха Али Аль-Фаттахом. Уже сейчас он не мог с уверенностью сказать, достаточно ли сильно его пальцы прижимают рычаг запала к ребристому корпусу гранаты. Суставы пальцев побелели от напряжения, но это ровным счетом ни о чем не говорило. Стоит, хватке немного ослабнуть, и ничто на свете не сможет предотвратить взрыв, который последует ровно через четыре секунды после того, как воспламенится запал.

Аль-Фаттах осторожно и бесшумно положил автомат на колени и принялся по миллиметру просовывать пальцы левой руки между ладонью правой и корпусом гранаты. Это оказалось неожиданно трудно – правая рука окостенела, словно принадлежала покойнику, и ни в какую не желала разжиматься. Арабу пришлось помочь себе зубами, и наконец граната оказалась зажата в левой руке, в то время как освободившаяся правая мягко упала на колени, как посторонний неживой предмет.

Он принялся шевелить пальцами. Поначалу пальцы никак не реагировали на его усилия, но вот их кончики вздрогнули, и по ним пробежала колючая волна восстановившегося кровообращения. Аль-Фаттах засунул в рот конец своей бороды и изо всех сил стиснул его зубами, чтобы не застонать. Облегчение было так велико, что оргазм не шел с ним ни в какое сравнение. Араб вознес к небу безмолвную благодарственную молитву, несколько раз сжал и разжал правую ладонь и осторожно поднял автомат, чутко прислушиваясь к тому, что происходило снаружи.

По ущелью, постукивая камнями и переговариваясь, ходили люди. Время от времени раздавался щелчок контрольного выстрела, а один раз Аль-Фаттах услышал крик, оборвавшийся после того, как кто-то спустил курок, добив раненого.

– Посмотри, Ваха, – услышал араб, – патроны. Целый цинк!

– Судья будет доволен, – ответил другой голос. – Жалко, что тот индус с гранатами взорвался. Гранат у нас осталось совсем мало.

– Есть гранаты! – донеслось откуда-то издалека.

– Шакалы, – одними губами прошептал Аль-Фаттах. В нем мутной волной начала подниматься неконтролируемая ярость, застилая глаза черной непрозрачной пеленой. Араб словно наяву видел, как выскакивает из своего убежища и для начала швыряет опостылевшую гранату в первую же шакалью морду, которая повернется к нему с выражением свинского ужаса. Швыряет, приседает, чтобы пропустить над головой смертоносный шквал осколков, и начинает от бедра палить из автомата, срезая одного за другим, одного за другим…

С огромным трудом ему удалось взять себя в руки. Эти свиньи поплатятся за то, что они сделали, и тот, кто имеет наглость называть себя Судьей, не избежит общей участи, но для этого ему нужно было выжить. Сначала он думал о том, как расскажет о гибели своего отряда Хаттабу, но потом понял, что Хаттабу сейчас не до сведения счетов. При мысли об этом Аль-Фаттах улыбнулся в бороду, обнажив острые, как у собаки, желтоватые клыки. Аллах с ним, с Хаттабом. Если священной мести суждено свершиться, то лучшего орудия для нее, чем Али Аль-Фаттах, не найдешь в целом свете. Ему случалось проникать на территорию израильских военных баз и уходить оттуда целым и невредимым, оставляя позади ревущее пламя и распластанные на горячем бетоне трупы, так неужели он не справится с местным придурком, возомнившим о себе лишнее?

Когда в ущелье стало тихо, Аль-Фаттах выждал еще полчаса, время от времени перекладывая гранату из одной руки в другую, и, только убедившись, что враги ушли, осторожно выбрался наружу. Первым делом он отыскал чеку от своей “лимонки”, все еще валявшуюся там, где он ее бросил, кое-как вставил на место и разогнул негнущимися, замерзшими пальцами неподатливые металлические усики. Засунув гранату в карман, он встал лицом к большому камню и долго мочился, постанывая от наслаждения и глядя в запрокинутое черное лицо одного из эфиопов, который лежал рядом с камнем. Цинк с патронами с него сняли, так же как все оружие и даже золотую цепочку, которую он носил на шее. Карманы мертвеца были вывернуты наизнанку, а большие темные ступни с более светлыми подошвами и посиневшими от холода ногтями красноречиво свидетельствовали о том, что обувь эфиопа пришлась как раз впору кому-то из победителей.

С неба опять начал сеяться нудный серый дождик. Аль-Фаттах не торопясь застегнул брюки, поглубже надвинул кепи, поставил торчком меховой воротник своей стеганой камуфляжной куртки и забросил на плечо ремень автомата. Он закурил длинную тонкую сигарету с золотым ободком, держа ее огоньком в ладонь, и двинулся в ту сторону, куда полчаса назад ушли люди Судьи.

Аль-Фаттах был спокоен и деловит, как ледник, начинающий свой неторопливый спуск по склону горы вниз, в долину, где дремлют ничего не подозревающие людские поселки.

Жена подала ему кофе в большой, похожей на цветок тюльпана фарфоровой чашке, и он вышел на террасу, которая опоясывала дом, держа чашку в руке и с удовольствием вдыхая исходивший от нее ароматный пар. Сегодня это была его первая чашка кофе, и Судья предвкушал наслаждение, с которым сделает самый первый глоток.