Братья Ашкенази - Исроэл-Иешуа Зингер

К началу зимы начались призывы. Из-за неправильной записи еврейских мальчиков в регистрационных книгах обоих сыновей реб Хаима Алтера признали достигшими призывного возраста и призывали в солдаты.

В Лодзи, как и в других еврейских городах и местечках, евреи ходили сутулые от заботы и со страхом поглядывали на своих сыновей, которым исполнился двадцать один год и которые на целых пять лет должны были отправиться служить в дальние русские губернии. У многих призывников уже были жены и дети. Молодые хасиды падали духом, много постились, пили соленую воду, ели много селедки, чтобы выглядеть тощими и изможденными и не понравиться докторам призывной комиссии. Сынки богачей давали деньги врачам и чиновникам, те находили у них изъяны и освобождали от призыва. В армию забирали одних ремесленников и извозчиков. Извозчики заранее заказывали у столяров сундучки и красили их в зеленый цвет. В них они собирались складывать свои вещи, когда пойдут служить у Фони[104]. Тощие ткачи-подмастерья бросали работу и сидели в синагогах, где они должны были учить Псалмы и просить Бога, чтобы Он избавил их от рук иноверцев, но вместо этого, накинув талесы и полотенца на головы, они пекли картошку в больших синагогальных печках.

Они знали, что Псалмы им едва ли помогут, так же как они мало помогли их товарищам, представшим перед призывной комиссией прежде них. Не помогут и жалобы врачам, что сердца их слабы, а зрение испорчено. Они уже знали, что их судьба решена, что они пойдут и отслужат тяжелые пять лет вместо тех, кто подорвал свое здоровье постоянным изучением Торы, и сынков богачей, чьи недуги куплены за деньги. Они не очень верили в силу Псалмов. Они просто делали вид, что их читают. В действительности они занимались в синагоге совсем не богобоязненными делами. Они пили водку, дрались, маршировали с палками в руках, как солдаты. Кто-то вынимал посреди ночи шофар и трубил в него. Кто-то укутывался в талес и устраивал молебны Дней трепета[105]. А некоторые имели обыкновение ходить по домам богачей и хасидским молельням, будить призывников, поднимать их с постелей и тащить с собой в синагогу, чтобы молиться всю ночь.

Бедные молодые хасиды прятались, но их вытаскивали из-под кроватей и волокли с собой. Сынки богачей откупались от ремесленников водкой и деньгами на пирушки. Развязные, обозленные, обиженные подмастерья ночи напролет шлялись по улицам и переулкам. Они мешали обывателям спать, кричали петухами, пугали женщин, стучали в ставни и пели с деланным куражом:

Лучше б мне было без головы родиться,

Чем по плацу теперь в каске крутиться.

Ой, горе нам, ведь мы все пропали!

Лучше б нас мамы совсем не рожали…

Реб Хаиму Алтеру нечего было бояться за своих сыновей. Сынки богачей, слава Богу, в солдаты не шли. Но без неприятностей все же не обошлось. Молодые Алтеры были крепкими, рослыми. Русским военным врачам было очень неудобно выискивать у них слабые легкие. За это они требовали много денег. Да еще и сваты не хотели помочь реб Хаиму Алтеру в освобождении сыновей. Они требовали, чтобы он сам с этим разобрался, — он ведь обещал до свадьбы, что с призывом он, с Божьей помощью, разберется. Вот пусть теперь и держит слово.

Реб Хаим взял у Симхи-Меера большие деньги. Как всегда, он не смотрел, что он подписывает, и подписывал все, что подсовывал ему зять.

Врачи освободили обоих сыновей реб Хаима Алтера, выискали у них очень тяжелые заболевания, как и было договорено. Вместо них призвали тощих подмастерьев, бедных и забитых. Реб Хаим устроил для своих хасидов богатые трапезы в честь освобождения сыновей от призыва. Снова пир горой и дым коромыслом. Но призванные ремесленники, не желавшие идти служить в дальние русские губернии, пылали от злобы и зависти к сынкам богачей, которые оставались дома и закатывали пирушки. Ткачи потратили последние рубли на литвака Липу Халфана, и тот написал губернатору доносы на молодых людей, освобожденных от армейской службы за деньги. На сыновей реб Хаима они тоже донесли. И тем пришлось еще раз предстать перед призывной комиссией, на этот раз в губернском центре, в Петрокове.

Они остались ни с чем, эти молодые ткачи. Сыновья реб Хаима, как и остальные сынки богачей, не пошли в солдаты. Губернские доктора тоже нашли у них тяжелые заболевания. В армию отправились только ремесленники с деревянными сундучками на худых плечах. Их сопровождали русские солдаты. Однако доносы ввели реб Хаима в новые расходы. Это были большие деньги. Он и сам не знал, сколько все это стоило. Он, как всегда, верил, что чем меньше счету, тем больше удачи и благословения. Подсчитывал только его зять. Потом реб Хаиму потребовалось хорошенько отдохнуть летом, поправить пошатнувшееся от зимних неприятностей здоровье на нескольких курортах с горячими водами. А вскоре после Дней трепета, ближе к Суккосу, сам Симха-Меер должен был явиться на призывную комиссию.

На этот раз из всех сынков богачей доносили только на Симху-Меера. Литвак Липа Халфан не успевал строчить жалобы губернатору, которые ему заказывали балутские ткачи, недовольные освобождением Симхи-Меера Ашкенази от призыва. С той же прилежностью, с которой Липа Халфан прежде писал доносы Симхи-Меера на ткачей, не желавших работать за плохое жалованье, он писал теперь доносы ткачей на Симху-Меера, который не хочет послужить государю императору. Симха-Меер знал, чья это работа, знал, что так Балут расплачивается с ним за его хлеб, который едят ткачи и их семьи. Он не уступил балутским ткачам. На всех трех устроенных Симхе-Мееру комиссиях врачи морщились, прослушивая его сердце, которое от волнения и впрямь стало стучать сильнее. И все же красный билет стоил молодому фабриканту больших денег и еще больших переживаний. Будучи зятем на содержании, Симха-Меер потребовал, чтобы тесть, как и положено, помог ему в освобождении от армейской службы. Наличных он брать не стал, но запись на счет тестя сделал.

Ближе к Пейсаху Господь послал реб Хаиму много радости. Он дожил до того, что оба сына, как сговорившись, подарили ему внуков. На этот раз ему не пришлось беспокоиться по поводу имени своего ребе. Он дал одному из внуков еще и имя собственного деда. Веселый, полный уверенности в помощи Господа, он готовился к хорошей, спокойной жизни, к жизни пожилого еврея, переженившего всех своих детей, избавившего их от призыва; еврея, у которого уже внуки и при этом жена совсем не бабушка, а молодая и свежая женщина со сладкой, соблазнительной шеей и таким лицом, что на нее оглядываются на улице.

— Слава Творцу, — сказал он своему ребе, вручая ему щедрый, достойный богача подарок, — все хорошо, только бы не сглазить… Слава Богу, я вижу радость от сыновей, от дочери и зятя…

Но вскоре после этого он увидел, что зять не так уж его и радует, как он сказал ребе.