Добровольцы и ополченцы в военной организации Советского государства. 1917—1945 гг. - Алексей Юрьевич Безугольный

содержания ополченцев, а также военнослужащих кадра, служивших в ополченческих формированиях[770]. Наконец, 16 августа было издано распоряжение СНК СССР № 7821-р «О денежном обеспечении лиц, вступивших в народное ополчение, на кадровые санитарные дружины, работающие в частях действующей Красной армии и в народном ополчении»[771]. Постепенно норма о сохранении средней заработной платы по месту работы распространилась на всех ополченцев, переведенных на казарменное положение с отрывом от производства.

Для начала выплаты штабом ополченческой дивизии бойцу выдавалась справка для предъявления по месту работы, в которой с ссылкой на перечисленные постановления указывалось, что «руководители предприятий (учреждений, учебных заведений и т. д.) несут личную ответственность за обеспечение своевременной выплаты (высылки) среднего заработка, оклада или стипендии лицам, вступившим в народное ополчение, и их семьям»[772]. Средняя зарплата или начисление трудодней колхозникам на период лагерных сборов сохранялись в добровольческих казачьих кавалерийских дивизиях, формировавшихся на Кубани[773]. 29 июля 1941 г. этот же порядок оплаты был закреплен и в отношении партизан. В постановлении ГКО № 326с от 29 июля 1941 г. предписывалось «сохранить за личным составом партизанских отрядов среднюю заработную плату как за добровольцами».

Социально-правовое положение ополченцев было в целом схожим с положением бойцов истребительных батальонов. В случаях, когда обстановка требовала сосредоточить все внимание бойцов на боевой учебе или участии в оборонительных боях, они переводились на казарменное положение с сохранением за ними места работы и заработка. Так, согласно постановлению Государственного Комитета Обороны № 76сс от 9 июля 1941 г., весь личный состав 35 истребительных батальонов, действовавших в Москве и ближайших окрестностях столицы, освобождался от работы на предприятиях, переводился на казарменное положение, продолжая получать оплату «за счет производства». Кроме того, «в целях закрепления постоянного состава и прекращения текучести в батальонах» бойцы освобождались от мобилизации в Красную армию и призыва в народное ополчение[774]. 24 июля 1941 г. на казарменное положение были переведены истребительные батальоны Ленинграда и Ленинградской области и за бойцами была сохранена средняя месячная зарплата[775]. По постановлению ГКО № 575сс от 24 августа 1941 г. эти положения были распространены на истребительные батальоны Московской области. Одновременно этим же постановлением содержание истребительных батальонов численностью 6 тыс. человек прифронтовой полосы Ленинградской области было отнесено «на союзный бюджет по смете НКВД, выдавая ежедневно каждому бойцу на питание 8 руб. в сутки». За бойцами сохранялась средняя месячная зарплата, которую они получали на своих предприятиях и в учреждениях, даже в случае их эвакуации. Выплаты бойцам истребительных батальонов не могли быть ниже 300 рублей[776]. Описанный порядок денежного довольствия ополченцев, бойцов истребительных батальонов и других военизированных формирований повсеместно действовал до начала апреля 1942 г.

Сохранение должности и выплата средней заработной платы – один из наиболее ярких атрибутов добровольческих военизированных формирований, принципиально отличавших его от кадровых частей Красной армии, личный состав которых находился на полном денежном, продовольственном и вещевом довольствии Наркомата обороны СССР. Выплата «гражданской» зарплаты в ополчении прекращалась только командно-начальствующему составу, в том числе и политсоставу, который зачислялся в кадр Красной армии и получал денежное и иные виды довольствия от военного ведомства[777]. Аналогичным образом, но только по линии НКВД решался вопрос с начальствующим составом истребительных батальонов.

Заработная плата – «родовая пуповина», сохранявшая связь ополченца и с жизнью «на гражданке»[778]. Похоже, что сохранение заработной платы было предложено властью как компенсация ополченцу – человеку, априори не подлежавшему мобилизации, – за его мобилизацию на военную службу, не допускавшую учета намерений самого ополченца. Ведь первоначальный черновой проект штаба МВО от 1 июля требовал именно мобилизовать 300 тыс. жителей Москвы и Московской области. В этот проект впервые было заложено положение о выплате ополченцам средней заработной платы по их месту работы, а «в случаях инвалидности или гибели мобилизованного, мобилизованные и его семья пользуются правом получения пенсии наравне с начальствующим составом Красной армии (выделено мной. – Авт.)»[779]. Второе положение показалось вышестоящему руководству избыточным, и в постановление ГКО № 10сс вошла другая формула: «наравне с призванными в состав Красной армии». Это означало, что социальное обеспечение инвалидов и семей погибших ополченцев приравнивалось к рядовому составу. Однако требование мобилизации москвичей в постановлении ГКО осталось, как осталось и положение о зарплате. В дальнейшем оно было распространено на ленинградское, а затем и все остальные региональные ополчения, хотя в их случаях речи о мобилизации не шло.

Сохранение выплат имело большое значение для ополченца: он, «уходя в армию, интересовался, что будет с семьей, чем она будет пользоваться и на все эти острые вопросы нужно было дать ясные и четкие ответы»[780]. Продолжение выплат зарплаты снимало с администраций предприятий и учреждений заботу о социальном обеспечении семей бойцов: постольку поскольку «средний заработок их сохраняется, вопрос этот отпадал»[781]. Многие оформляли доверенность на получение зарплаты на родственников. Спешка при формировании ополченческих дивизий в первые недели войны оборачивалась тем, что многие ополченцы не успевали оформить доверенности. По решению администраций им могли идти навстречу, выдавая зарплату родственникам без доверенностей[782]. В дальнейшем ополченцы оформляли получение зарплаты семьями по месту их работы по личному заявлению, к которому прилагалась справка штабов полков, подтверждавших их ополченческий статус[783]. По желанию ополченца деньги также могли вноситься на их счет в сберкассу[784]. По сложившейся во второй половине 1941 – начале 1942 г. практике, если ополченец по той или иной причине не оформил доверенность, 50 процентов положенной ему выплаты передавалось семьям[785].

Ополченцы, не оформившие доверенность, получали свою часть наличных денег непосредственно в полевых лагерях. Выглядело это примерно так: «Литфондовский кассир, очень милый и всеми уважаемый старичок, специально с этой целью приезжал к нам в батальон и одаривал нас довольно крупной суммой». Боец 9-й дивизии народного ополчения Москвы Б.М. Рунин вспоминал, что «потратить эти деньги в ополчении было негде»[786]. Врач медсанбата 13-й дивизии народного ополчения Москвы М.В. Яковенко оставил аналогичные воспоминания: «В этой глуши мне не на что было тратить свою зарплату, и она почти целиком оставалась у меня на руках…»[787] Позднее, в окружении на оккупированной территории, по словам Рунина, эти деньги «ничего не стоили, и где бы мы ни пытались купить во время наших скитаний еду на советские [деньги], местные жители от них решительно отказывались, так что мы с Павлом[788] принесли из окружения с десяток красных тридцаток каждый»[789].

По подсчетам московских властей, осенью 1941 г. среднее ежемесячное жалованье, выплачиваемое бойцам дивизий народного ополчения, истребительных батальонов, местной противовоздушной обороны, рабочих батальонов,