Дом у последнего фонаря - Анна Малышева

— К чему ты клонишь? — внезапно охрипнув, спросила художница.

— Я сообщаю факты, Саша. — Олег снисходительно улыбался. — И факты таковы, что убили Лыгина куда раньше, чем его нашла бедняжка Лиза. Умер он больше чем за сутки до этого, поздно вечером двадцать третьего или ночью двадцать четвертого числа, и умер не от ножа, а от удара в затылок. Собственно, его никто не бил, считает Ирина Вячеславовна. Лыгина столкнули со второго этажа, с лестницы, затылком вперед. Он пропахал спиною все ступеньки, а об последнюю ударился так неудачно, что сломал основание черепа. Ирина Вячеславовна заявила, что эта история написана у покойника на спине ссадинами, все равно что буквами.

— А нож?! — воскликнула Александра.

— Нож воткнули потом. Говорю тебе, был проведен ритуал. Мне и ей пришлось кое-что рассказать об исканиях Лыгина. Слушала, надо признаться, внимательно. Задала кучу вопросов.

— Но почему она думает, что его столкнули? — Женщина чувствовала себя оглушенной. — Может, он сам упал?

— Нет, нет, — покачал головой Олег. — На шее у Лыгина остались следы, как будто его пытались удавить крепкой тонкой цепью, сказала следователь. Я сразу вспомнил, что он всегда носил на шее старинный талисман, чеканную подвеску на кованой цепочке… Двуликого Бафомета, которого считал покровителем своего рода. Расстаться с ним Лыгин не согласился бы ни за какие деньги… Но на мертвом теле подвески не оказалось. Все это я рассказал Ирине Вячеславовне. Она убеждена, что подвеску с Лыгина сорвали в ходе борьбы. Высказала предположение, что и убить его могли из-за этого раритета. Благодарила меня за помощь, между прочим.

У Александры голова шла кругом, она не различала, что вещал голос в динамиках вокзала. Ее поезд должны были объявить с минуты на минуту.

— Ты ведь была на даче в ту ночь, Саша? — мягко спросил Олег. — Ты… ничего не находила? Никакой подвески?

— Нет, — где-то далеко-далеко произнесли чьи-то чужие губы. Александра не узнала своего голоса. Все звуки тонули в смутном шуме, какой можно услышать, приложив к уху морскую раковину.

— Значит, подвеску забрал убийца, — удовлетворенно кивнул мужчина. — Я так и думал. Но кто тебя дернул за язык сказать следователю, что ты была там в ту ночь?! Теперь придется объясняться!

— Разве я могла не сказать… — шепнули чужие губы.

— Не расстраивайся! — утешал ее Олег. — Все обойдется. Твой поезд подали, идем!

И она послушно позволила взять себя под руку, прошла с провожатым по платформе вплоть до своего вагона, проследила за тем, как он отдает билет проводнице… Александру терзало сводящее с ума жжение над сердцем. Это была подвеска Жака де Моле — фальшивая или подлинная, — спрятанная во внутреннем кармане куртки.

— Как вернешься в Москву, сразу звони! — попросил Олег, предпринимая неуклюжую попытку поцеловать женщину на прощание.

Она взглянула на него с таким искренним недоумением, что он отстранился.

— Конечно, — услышала Александра свой далекий голос. — Я позвоню.

Поезд, тронувшийся с места минута в минуту, потряхивало на стрелках, когда он неторопливо проползал под мостами, на которых уже горели гирлянды фонарей. Начиналась метель, и снег, высоко несущийся в светлом мареве над вечерним городом, штриховал и зачеркивал Москву, словно пытаясь стереть ее из оконной рамы раньше положенного срока.

Олег по своей инициативе купил Александре билет на нижнюю полку купе. Сама она никогда не беспокоилась об удобствах, если речь шла об одной ночи в дороге, и потратилась бы только на сидячее место в общем вагоне. И теперь, забившись в угол, откинув голову так, что при толчках состава затылок колотился о стенку, женщина по привычке дремала сидя. Подвеска перекочевала к ней на шею и была надежно скрыта воротником объемного свитера. Разорванную цепочку Александра скрепила ниткой, выдернутой из рукава.

У художницы было такое страдальческое лицо, что, открыв глаза после особенно сильного толчка на стрелке, Александра поймала на себе испытующий взгляд женщины, лежавшей на противоположной полке:

— Вам нехорошо?

— Нет-нет. Все в порядке.

Глубоко вздохнув, Александра попыталась пригладить растрепавшиеся волосы. Художница испытывала странное чувство. Ее как будто выбросили из самой себя, она никак не могла совпасть со своими обычными ощущениями и мыслями. Пыталась думать о коллекции пасхальных яиц, которая ждала ее в Питере, но перед ней вставало бледное, словно выточенное из голубоватого льда лицо Лизы.

«Я так давно слышала ее голос. Три дня назад. Да, она позвонила мне вечером того дня, когда нашла мертвого отца. Какой у нее был странный голос, как с того света. Будто звонил призрак. И говорила она все такие невероятные вещи. “Тот, кто пришел, всегда забирает двоих. Мужчину и женщину”. Если допустить — на одну крамольную минуту! — что в ее словах была доля смысла и бедный Сергей Петрович, который и так уж на ладан дышал, каким-то образом сгодился на жертву Бафомету, то это темное божество еще не насытилось. Двуликому демону, судя по всему, безразлично, на кого нападать. Сергей Петрович даже не был знаком с Лыгиным и подвески в глаза не видал. Чушь, бред, я поддаюсь разлагающему влиянию застарелой лжи. Никого Бафомет не забирал. Сергей Петрович умер, потому что пришел его срок. Но почему я не могу выкинуть из головы слова о второй жертве? Все думаю, кто будет эта женщина? Я? Почему именно я? Почему Лиза предупреждала меня? Почему не она сама, не Светлана, наконец?»

Внезапно Александра всем телом ощутила, как хорошо сидеть в теплом чистом купе, рядом с незнакомыми, но приятными людьми, которые, обменявшись парой слов о погоде, устроились на своих местах и что-то читали перед сном: мальчик на верхней полке напротив — электронную книгу, мужчина над Александрой шуршал газетой, женщина раскрыла любовный роман. «И только я одна мучаюсь средневековыми бреднями! Почему бы попросту не выбросить все это из головы? Ведь я не убивала Лыгина. Не сталкивала его с лестницы. Не срывала у него с шеи подвеску, я ничего, ничего не делала!»

Но стоило Александре дойти до этого самого неудобного пункта размышлений, ее начинала бить дрожь. «Олег прав. Мне впору беспокоиться. Следователь может мне не поверить. Я же сама, сама ей рассказала, что была там той ночью. Мне можно приписать все, что угодно. Лыгин умер около полуночи. Я хорошо помню, как, приехав в поселок, стояла в темноте, как достала телефон взглянуть на время… Было тридцать две минуты первого. И тут зажегся фонарь! Бесплотный дух ведь не мог его включить. Его включил человек. Сам Лыгин, еще живой? Или убийца, который прятал тело и прятался сам? И как назло, именно в этот момент я оказалась в поселке! Если убийцу не найдут, то я стану главной подозреваемой!»

Привыкнув жить в одиночестве, художница не сдержалась и громко застонала вслух. Соседка испуганно подняла голову от книги:

— У вас что-то болит?!

— Ерунда. — Смешавшись, Александра поднялась с полки. — Зубы.