Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны - Джульет Греймс

Разговор с отцом начался вполне предсказуемо.

– Папа, мы с Тиной хотим подстричься, – сказала Стелла за воскресным ужином.

– Даже не думайте, – отрезал Антонио. – В моем доме женщины должны выглядеть пристойно.

– Папа, ты же сам хотел, чтобы мы поскорее стали американками. Разве американские девушки носят косы? А на нас поглядишь – и ясно: только-только с парохода, голь перекатная.

Стелла была морально готова к долгому и яростному спору, однако отец вдруг крепко задумался. Неужто переменит решение?

– Ты права, – сказал Антонио. – Для Америки длинные косы не годятся. Разрешаю подстричься.

Подозрительно легко он сдался. Стелла вглядывалась в отцовское лицо, искала подвох.

– Значит, папа, ты дашь нам денег на парикмахера?

– Дам. Вот подстрижетесь, девочки, – и пойдем в фотомастерскую. Щелкнемся всей семьей, а карточку в Италию отправим. Как раз к Рождеству поспеет! – Антонио хлопнул себя по ляжкам. – Первый год в Америке! Надо, надо щелкнуться.

Понятно, подумала Стелла. Отец хочет похвалиться перед родными в Калабрии: вот, глядите, как мы славно живем.

– Нам с Тиной нужно по пять долларов, папа.

Антонио резко развернулся. Лицо у него побагровело. Только Стелла приготовилась к обороне, как отец расхохотался.

– Это за стрижку столько берут? Да чем так переплачивать, лучше сами друг дружке косы обрежьте!

– Не за стрижку, папа. За химическую завивку. Ее дома не сделаешь. Потому что волосы мажут специальными…

– Никаких завивок! – оборвал Антонио. – Ишь, выдумали! Mannaggia! Сунь вам палец, так вы и руку оттяпаете! – Он снова занялся едой. – Вот что, дети мои. Я согласен дать вам по два доллара; мальчики, вас тоже касается. Тратьте как хотите: на стрижку, на одежду. Главное, чтобы вы на фотокарточке прилично выглядели.

За две недели до Рождества все Фортуны нарядились в лучшее и отправились в торговый центр «Джи Фокс» фотографироваться. Стелла и Тина подстриглись за пятьдесят центов каждая, на ночь накрутили волосы на папильотки, утром долго и тщательно фиксировали кудряшки надо лбом и ушами. Оставшиеся деньги пошли на синюю хлопчатобумажную материю, из которой Стелла, пользуясь швейной машинкой Фиореллы, сшила себе и сестре почти одинаковые платья с длинными рукавами. Девушки просили у Антонио еще и на туфли, но отец не дал больше ни цента.

Вот как выглядит фотография. На переднем плане, на стульях – Антонио с Ассунтой. Джо и Луи стоят с обеих сторон, а девушки помещаются за спинами родителей – хитрый приемчик, скрывающий старые, еще никастровские туфли. Тина дюймом выше Стеллы, грудь у нее чуть более плоская, над губой выпуклая родинка. Вот и все заметные отличия. Улыбки, платья, позы, положение рук, общая скованность – идентичны. Сразу скажешь, что перед тобой – родные сестры. Ассунта сидит, скрестив ноги, и все будто пытается упрятать их под стул. На ее лице послушная улыбка. Антонио, вполне возможно, тоже улыбается. Да ведь с ним как с Моной Лизой – поди пойми, о чем думает; усы-то полфизиономии заняли, все эмоции в них потонули. В целом – прекрасная патриархальная семья. Просто на зависть.

За пятьдесят лет фотокарточка успела повисеть на энном количестве стен – всегда в соседстве с зернистым, черно-белым изображением Маристеллы Первой. Других фотографий, на которых была бы представлена вся семья, нет, как ни странно. Даже на свадьбах своих детей Фортуны вместе не снимались. Выходит, это единственный семейный портрет.

Сорок первый год оказался легче и приятнее сорокового. Фронт-стрит стала как-то роднее. Фортуны определились насчет уличных торговцев: кто им по нраву, кто – нет. Разобрались с долларами и центами, поняли, что почем, научились не переплачивать. Привыкли к американской еде и даже получали удовольствие от ее разнообразия и калорийности. Подучили английский язык. Работали шесть дней в неделю, откладывали на дом, но оставалось еще и на одежду, которую принято носить в Америке. Каждую субботу в Итальянском сообществе был вечер танцев, и из прачечной Стелла и Тина спешили в квартиру дядюшки Альдо, где вместе с Фиореллой Мулино и Франческиной Перри прихорашивались в Каролининой комнате, помогая друг другу с завивкой. У Каролины не было младших братьев, которые, как известно, очень любят вторгаться в личное пространство сестер.

На вечеринках играла музыка. Трое юношей исполняли итальянские и американские песни. Обычная суббота в общине проходила веселее, чем ежегодная фиеста в Иеволи. Стелла обожала танцевать, и получалось у нее отлично. Франческина Перри выучила Стеллу фокстроту и свингу, и с какой же легкостью отбросила Стелла свою пугливую застенчивость, годную лишь для деревенщины! Подумать только, теперь она, ничуть не смущаясь, отплясывает с парнями! Что бы сказали иеволийские кумушки? Да их бы удар хватил (как и саму Стеллу, живи она до сих пор в Калабрии), если бы они увидели эту срамотищу: парни обнимают девиц, вертятся короткие юбки, мелькают голые икры, подпрыгивают груди, не скованные корсетами! Тело вырвалось на свободу, и как же это приятно!

Партнеров у Стеллы было хоть отбавляй. Она часто танцевала с Фрэнки Д’Агата, смазливым парнем, по которому многие девушки сохли; потом сообразила, что проводит с Фрэнки слишком много времени, и стала ему отказывать, что вызвало слухи и сплетни. Вообще Стелла отказывала в танце каждому, кто не превосходил ее ростом. За ней начал ухаживать старший брат Фиореллы, Витторио – и получил от ворот поворот, потому что казался Стелле недостаточно опрятным. Она решила никогда не танцевать с братьями Франческины Перри – особенно со старшим из них, Марио, самым красивым и чересчур уверенным в своем неотразимом обаянии. Исключительно из вредности Марио все-таки приглашал Стеллу и раз даже попытался ущипнуть ее пониже спины. А порой Стелла говорила «нет» безо всяких причин – и кружилась в обнимку с подружкой.

Франческина Перри была без ума от Стеллинной устойчивости к мужскому обаянию.

– Ну ты и стерва, Стелла! – хихикала Франческина.

Остальные девушки хихикали вслед за ней, упиваясь неприличным словом.

– Стелле иначе нельзя, – объясняла Каролина. – Она – яркая. О ярких всегда болтают, даже без повода. А если дашь слабину, эти, в штанах которые, живо и повод обеспечат.

– Хорошо вам, девочки, – подала голос Тина, – ни у одной из вас нет сестры-красавицы. А я всю жизнь буду «Стеллиной сестрой». – Тина старалась говорить шутливым тоном, однако она не шутила. – Меня только и переспрашивают: «Неужто Стелла – твоя сестра? Кто бы мог подумать!»

Все принялись со смехом утешать Тину: ты тоже хорошенькая, вы со Стеллой почти как близняшки.

Стелла, польщенная до крайности, сказала снисходительно:

– Завидовать нехорошо, Козявочка. Зависть тебе все сердечко изъязвит.

Фиорелла коснулась Тининой руки своей мягкой, гладкой ладошкой, шепнула:

– Тина, не расстраивайся. Ты очень хорошая сестра.