Лароуз - Льюис Эрдрич

Ландро трясло, когда он уселся в кресло рядом с Ромео. Услышав рассказ товарища об увиденном, Ромео положил руку ему на плечо и принялся успокаивать. Ландро попросту обознался. Это была не Горшковая голова.

— Ты разве не замечал, что на нее похожи многие седые женщины? — задал Ромео риторический вопрос.

Ландро немного успокоился, но его не оставляла странная мысль, что Горшковая голова — дух, призрак, стихийное явление, насланное школой-интернатом, чтобы преследовать их до конца жизни.

Наконец автобус довез их до города.

Когда они садились в него, водитель спросил, кто встретит их в Миннеаполисе. Пораженные таким вопросом, они молчали.

— Мама с папой? Родные?

Они с облегчением закивали в ответ. Теперь друзья собирались пройти мимо водителя, но тот их задержал.

— Подождите здесь. Я провожу вас к родителям, — сказал он. — Ладно, мальчики?

Те опять закивали. Когда мужчина спустился по ступенькам, чтобы открыть багажный отсек, они выскользнули из автобуса, юркнули в здание вокзала и прошмыгнули мимо группки людей, проверяющих билеты у пассажиров, столпившихся на той стороне прохода, которая была отгорожена веревкой. Мальчики нырнули под веревку, ринулись к стеклянным дверям и оказались на улице.

Казалось, шум сдавил их со всех сторон, проталкивая все дальше по улице. Ромео пытался следить за металлическими табличками на домах, чтобы оставаться на Первой авеню. Они видели светофоры всего несколько раз в жизни. Теперь светофоры были повсюду. Они принялись копировать то, что делали другие люди: утоляли жажду из питьевого фонтанчика, рассматривали витрины, читали меню в рамках у входа в рестораны. Они ходили по городу так, словно знали, куда идут. В магазинчике на углу они купили несколько бутылок шипучки и коробку с пропитанным сливочным маслом попкорном. Неожиданно они оказались в конце улицы, ведущей из центра города. Там стояло здание из розово-красного кирпича с табличкой: «Оленьи кожи Бермана». Посыпанная гравием парковка, сетчатая ограда, обшарпанные стены. Позади всего этого виднелись бурьян, кусты и худосочные деревца.

Среди бурьяна виднелась тропинка. Они двинулись по ней, спускаясь к широкой реке[146]. Тропинка вела вдоль берега к бетонной опоре, поддерживающей мост. В кустах они увидели нечто вроде лагеря — несколько принесенных течением бревен, уложенных вокруг кострища, почерневшие камни, одеяла, брошенные на доски, две большие просевшие картонные коробки, несколько сумок с пустыми консервными банками и бутылками. Грязные куски ковролина лежали там, где земля была ровной. Они напились принесенной с собой содовой с апельсиновым вкусом и поели попкорна. Бутылки из-под воды они подкинули к остальным, а коробку из-под попкорна разорвали на мелкие кусочки и бросили в реку, после чего долго смотрели, как течение уносит обрывки на восток. Стало темнеть.

— Давай заберемся вон туда, — предложил Ландро.

Задрав головы, они посмотрели на железобетонные фермы моста. Ржавые концы арматуры, торчащие из полуразрушенных свай, могли служить неплохими опорами для рук и ног. Ландро снял ветхое одеяло с досок, завернулся в него по шею и полез вверх. От ткани исходил запах гнили и мочи. Ромео потряс одно из одеял, но, чуть не задохнувшись от вони, оставил его на месте. Наверху бетонной опоры была площадка, отвесно обрывавшаяся вниз со стороны реки, достаточно большая для двоих. Между их головами и железными балками, на которых лежали деревянные шпалы и рельсы, оставалось четыре фута. Поезд прошел бы прямо над ними, адски грохоча, но после того, как беглецы побывали под мчащимся автобусом, им все было нипочем.

Когда поезд наконец промчался, они проснулись и прижались друг к другу. После этого друзья не могли сразу заснуть и лежали, прислушиваясь. Все смолкло — шум транспорта, мерный лязг большого города. Стояла такая тишина, что можно было услышать, как река ускоряет течение, приближаясь к стремнине перед водосбросом на дамбе. Они снова крепко уснули. Ранним утром, когда еще только начало рассветать, Ромео услышал, как под ними разговаривают какие-то люди. Он ткнул Ландро в бок — очень осторожно, поскольку тот обычно беспокойно метался перед тем, как проснуться. Они подобрались к самому краю своего гнезда и вытянули шеи, пытаяся расслышать, что говорят незнакомцы.

— Охренеть, — произнес один из них.

— Полный облом.

— Восемь долларов, чувак. Девять долларов.

— Просто булочка. Красотка.

— Нет, дело не в твоем дыхании, — откликнулась женщина.

— Все дело в этой прошмандовке с Красного озера[147].

— Эта чиппева настоящая вонючка, — проговорила женщина. — Такие тебе нравятся.

— Не нравятся, но я не прочь был на ней покататься. Но-о-о, поехали, девочка.

Хохот продолжался до тех пор, пока смеющиеся не начали задыхаться. Видимо, женщина выкинула какое-то коленце. В течение следующей недели они узнали, что этот особый предрассветный час был единственным, когда в лагере раздавались человеческие голоса. Город еще спал, и воздух был гулким, как пустая зала. От воды поднимался туман, доносивший до них звуки. В остальное время голоса превращались в неясное бормотание, то усиливающееся, то стихающее, время от времени пересыпаемое бессмысленными взрывами хохота, а один раз перешедшее в шквал криков и воплей, когда началась драка. Она, похоже, кончилась ничем, поскольку обитатели лагеря, которых, как правило, было пятеро, а иногда шестеро, принялись за еду, а потом уснули на своих ковриках или в коробках, скрытых в бурьяне. Большинство бездомных были индейцами.

Ромео и Ландро развили в себе привычки, противоположные нравам неряшливых обитателей лагеря. Примерно через час после восхода солнца, когда бродяги еще спали, мальчики спускались. Они обходили по кругу кострище и спящих. Иногда им удавалось украсть немного еды. Несколько раз они стащили пакет с хлебом, а однажды похитили открытую банку печеных бобов. Затем они выходили на узкую тропку, которая вела вдоль реки, пока не приближалась к другому лагерю. Возможно, там жили конкуренты, и обитатели лагеря у моста, по-видимому, дрались именно с ними. Мальчики сворачивали к берегу, чтобы не подходить к чужакам слишком близко. Выйдя на улицу, они пересекали реку по старому мосту, готовому к сносу. На другой его стороне был район, жителям которого доставляли молоко прямо к дверям. Время от времени мальчики заимствовали бутылку-другую. Когда открывались магазины, они покупали хлеб и фунт колбасы. В парке, на аллее или на залитых солнцем ступенях ветхой церкви они делили пищу и съедали все до последней крошки. Причем такой завтрак никогда им не надоедал.

Потом они шли смотреть фильмы в один их трех находящихся поблизости кинотеатров. Друзья регулярно посещали их днем, причем после фильма собирали все недоеденные коробки с попкорном и совали их под сиденья, чтобы доесть на следующем сеансе. Если фильм оказывался очень хорошим, они не выходили из зала, а прятались за занавесками у выхода, чтобы потом пересматривать его снова и снова, пока не начнутся вечерние сеансы. Они посмотрели «Бигфут»[148], «Коты-аристократы»[149], «Под планетой обезьян»[150], «Аэропорт», «Дом темных теней»[151], «Геркулес в Нью-Йорке», «Рио Лобо»[152], «Человек по имени Конь»[153] (шесть раз, он им невероятно понравился), «Маленький большой человек»[154] (восемь раз, он их задел до глубины души), и «Солдат в голубом»[155] (он очень их тронул, но их попросили уйти: фильм был не для детей, так как в нем женщина плакала над отрубленной рукой индейца. Эта ужасная сцена все время стояла у них перед глазами).