Гордость и гордыня - Джейн Остин

— Не понимаю, почему миссис Фостер не могла пригласить и меня, — твердила она. — Пусть я и не такая ее близкая подруга, но у меня не меньше права на подобное приглашение, чем у Лидии, и даже больше, ведь я на два года старше.

Тщетно Элизабет пыталась образумить ее, а Джейн уговаривала примириться с неизбежным. У Элизабет это приглашение не вызвало восторга, как у ее маменьки и Лидии, но она сочла его смертным приговором всем надеждам, что последняя когда-либо образумится. И, какие горькие упреки ни навлек бы на нее этот шаг, стань он известен, она не удержалась и втайне посоветовала отцу не отпускать Лидию в Брайтон. Она напомнила ему о неприличности обычного поведения Лидии, указала, как мало пользы может принести ей дружба с такой женщиной, как миссис Фостер, и на вероятность того, что в обществе такой подруги она будет вести себя еще более неосмотрительно в Брайтоне, где соблазнов несравненно больше. Он внимательно выслушал ее, а затем сказал:

— Лидия не успокоится, пока не покажет себя с самой скандальной стороны в том или ином публичном месте, и, если она даст себе волю в Брайтоне, семье это будет стоить меньших неудобств и неприятностей.

— Если бы вы понимали, — сказала Элизабет, — как дорого легкомыслие и распущенные манеры Лидии в обществе могут обойтись нам — нет, уже обошлись! — я уверена, вы бы посмотрели на них совсем иначе.

— Уже дорого обошлись! — повторил мистер Беннет. — Как! Она отпугнула каких-нибудь твоих поклонников? Бедняжка Лиззи! Но не огорчайся. Такие привередливые юнцы, которых отпугивает малая толика пустоголовости, не стоят сожалений. Ну-ка, перечисли мне жалких хлыщей, которых столкнули глупости Лидии.

— Вы заблуждаетесь. Мне не о чем скорбеть. Я сейчас говорю не о каких-то отдельных случаях, но о зле, которое может нам быть причинено. Наша безупречная репутация, наше положение в обществе не могут не пострадать от полнейшей взбалмошности, от пренебрежения всеми правилами приличия и презрения к ним, свойственных характеру Лидии. Простите меня, но я должна сказать все прямо. Если вы, милый папенька, не потрудитесь сейчас укротить ее безрассудность, не внушите ей, что она не может провести всю жизнь в нынешней ее погоне за удовольствиями, то скоро будет уже поздно. Ее характер сложится окончательно, и в шестнадцать лет она будет такой закоренелой кокеткой, какая только может поставить себя и свою семью в самое смешное и неловкое положение. И к тому же кокеткой в наихудшем и самом низком смысле, без какой-либо привлекательности, кроме юности и миловидности, из-за невежества и пустоты ума ни в малейшей степени не способной предотвратить то всеобщее презрение, которое возбудят ее неразумные усилия завоевать восхищение. И та же опасность грозит Китти. Она пойдет туда, куда поведет ее Лидия. Тщеславные, невежественные, ленивые, не поддающиеся никакому доброму влиянию! Ах, милый папенька, неужто вы полагаете возможным, что их не станут осуждать и презирать, где бы они ни появились, и что осуждение это не коснется их сестер?

Мистер Беннет увидел, что она вложила в свои слова всю душу, и, ласково взяв ее за руку, ответил:

— Не тревожься, милочка. Все, кто бы ни узнал тебя и Джейн, будут уважать вас и ценить. И в глазах света вас ничуть не уронит то, что две, вернее, три ваши сестры очень глупы. Но у нас в доме не будет ни минуты покоя, если Лидия не поедет в Брайтон. Так пусть едет. Полковник Фостер разумный человек и не допустит, чтобы она совсем себя скомпрометировала, а для охотников за приданым она, к счастью, слишком бедна. B Брайтоне ее кокетство не будет таким компрометирующим, как здесь. Офицеры обрящут там девиц, более достойных их внимания. А посему будем уповать, что это заставит ее понять свою незначительность. И как бы то ни было, хуже она уже стать не может, разве что нам придется посадить ее под замок до конца ее дней.

Элизабет была вынуждена удовлетвориться таким ответом, но осталась при своем мнении и вышла из кабинета отца разочарованная и опечаленная. Однако не в ее натуре было распалять досаду, продолжал раздумывать над тем, что эту досаду породило. Свой долг она исполнила, а расстраиваться из-за неизбежных зол или усугублять их тревогой было не в ее привычках.

Знай Лидия и ее маменька о содержании ее разговора с отцом, даже их объединенного красноречия навряд ли хватило бы, чтобы до конца излить их негодование. B воображении Лидии поездка в Брайтон представлялась пределом земного счастья. Фантазия рисовала улицы этого модного морского курорта, полные офицеров. Она видела себя окруженной десятками, нет, сотнями их — пока еще ей не знакомых. Она видела все великолепие военного лагеря — палатки, уходящие вдаль стройными рядами, и толпы веселых молодых людей в ослепительно алых мундирах. B довершение же блаженства она видела, как внутри такой палатки кокетничает одновременно с по меньшей мере шестью офицерами.

Знай она, что ее сестра попыталась положить конец таким ее надеждам, отнять у нее такое их осуществление, какие чувства ее охватили бы? Понять их могла лишь ее маменька, которая, несомненно, испытала бы точно такие же. Поездка Лидии была ее единственным утешением, когда она убедилась, что ее супруг никогда и не намеревался отвезти их всех туда.

Однако они ничего не знали об этом разговоре и продолжали без конца изливать свои восторги до самого дня отъезда Лидии.

Элизабет теперь предстояло увидеться с мистером Уикхемом в последний раз. Так как после своего возвращения она часто оказывалась в одном с ним обществе, смятение ее почти улеглось, а от смятения из-за ее былой расположенности к нему и вовсе не осталось ничего. Она даже распознала в мягкой обходительности, которая прежде так ей нравилась, одно притворство и однообразие, способные вызвать лишь отвращение и скуку. A в его нынешнем поведении с ней она нашла новый источник для досады. Вскоре ставшее явным его намерение возобновить ухаживания, с каких началось их знакомство, теперь, после всего, что произошло, могло лишь возмущать ее. Она утратила последние остатки симпатии к нему, едва он сделал ее предметом подобной праздной и фатовской галантности. И хотя она упрямо подавляла эту мысль, но все равно не могла не чувствовать, каким упреком ей была его уверенность, что на какой бы срок и по какой бы причине он ни прервал свои ухаживания, ее тщеславие будет польщено, и она возвратит ему свое расположение, стоит ему вновь оказать ей знаки внимания.

B последний день пребывания полка в Меритоне он с несколькими другими офицерами обедал в Лонгборне, и Элизабет настолько мало была склонна расстаться с ним в добрых отношениях, что на его вопрос, как они проводили время в Хансфорде, тут же упомянула, что полковник Фицуильям и мистер Дарси гостили в Розингсе три недели, и спросила, знаком ли он с первым.

На лице Уикхема отразились удивление, досада, тревога, но, тут же опомнившись, он вновь улыбнулся и ответил, что прежде часто с ним встречался, а затем, назван полковника истинным джентльменом, осведомился, как он ей понравился. Ее ответ был полон похвалы. A Уикхем с напускным равнодушием спросил:

— Как долго, вы сказали, он оставался в Розингсе?

— Почти три недели.

— И вы часто его видели?