Прости меня, Леонард Пикок - Мэтью Квик

– А тебе обязательно чертыхаться в присутствии матери?

– А если я достану ингредиенты, ты приготовишь мне завтрак?

– И только ради этого ты заставил меня приехать домой. Ради оладий с бананом и шоколадной крошкой?! И ради этого так поставил на уши своего бедного учителя?!

– Если ты испечешь их мне, обещаю, что потом весь день сможешь от меня отдыхать. И вообще, сможешь с чистой совестью вернуться в Нью-Йорк. Нет проблем.

Линда смеется, и я сразу понимаю, что у нее на душе стало легче, а затем она пробегается своими идеально наманикюренными ноготками по моей стриженой голове, отчего мне сразу становится щекотно.

– Лео, ты действительно странный мальчик.

– Так это «да» или «нет»?

– Я до сих пор теряюсь в догадках, что ж такое вчера стряслось. Почему твой учитель позвонил мне и потребовал, чтобы я вернулась домой? Мне кажется, что у тебя все отлично.

Должно быть, герр Силверман не напомнил ей о моем дне рождения, но меня сей факт больше не колышет. Я просто хочу чертовы оладьи. Ведь хотя бы это Линда точно способна сделать. Задание, которое она способна для меня выполнить. Словом, то, что я могу иметь, и, следовательно, то, что я могу хотеть.

– Пойду схожу за продуктами, ладно? – говорю я, стараясь облегчить ей жизнь.

– Ладно, – отвечает она и игриво передергивает плечами, словно она мне подружка, а не мама.

Я пулей пролетаю мимо нее, вихрем несусь по лестнице и выскакиваю из дома, даже не надев пальто.

В шести кварталах от нашего дома есть местный продуктовый магазин, и я за десять минут нахожу все, что требуется.

Молоко.

Яйца.

Масло.

Блинную смесь.

Кленовый сироп.

Шоколадную крошку.

Бананы.

На обратном пути, сгибаясь под тяжестью врезающегося в руку пластикового пакета, я думаю о том, что уже в который раз позволил Линде легко отделаться.

Я стараюсь сконцентрироваться исключительно на оладьях.

Я уже буквально чувствую, как тают во рту бананы и шоколад.

Оладьи замечательные.

Именно то, что я хочу.

Вернувшись домой, я застаю Линду в кабинете, она орет на кого-то по поводу цвета тюля.

– Нет, мне не нужен, твою мать, кадмиево-оранжевый!

Заметив меня в дверях, она поднимает указательный палец и машет рукой, чтобы я уходил.

Уже на кухне я жду ровно пять минут, а потом решаю сделать сам всю подготовительную работу.

На разделочной доске я нарезаю три банана. Очень аккуратно, тонюсенькими ломтиками. Затем вбиваю в блинную смесь молоко и яйца, а напоследок добавляю туда шоколадную крошку и кусочки банана. Сбрызгиваю сковородку и ставлю на огонь.

– Линда? – кричу я. – Мама?

Она не отвечает, поэтому я решаю сам испечь оладьи. Ладно, достаточно и того, что мы будем есть их вместе с Линдой.

Я наливаю в сковородку немного теста, оно шипит и пузырится, а я тем временем наливаю теста еще на три оладьи. Переворачиваю все четыре и включаю духовку, чтобы готовые оладьи не остыли, пока я готовлю следующую порцию для мамы.

– Линда? – (Нет ответа.) – Мама? – (Нет ответа.)

Я ставлю готовые оладьи в духовку и наливаю на сковородку еще теста.

Похоже, я слегка перестарался, но я продолжаю печь оладьи, и к тому времени, как я заканчиваю, оладий у меня на семью из десяти человек.

– Мама?

Я иду в кабинет, а она снова орет в телефон.

– Пусть Жасмин катится куда подальше! – вопит она и вздыхает.

Она смотрит в окно.

Она снова стала рассеянной.

Теперь уже я вздыхаю.

Возвращаюсь на кухню.

Ем свои оладьи с бананом и шоколадной крошкой.

Они обалденно вкусные.

К черту Линду!

Она много теряет.

Она могла бы получить на завтрак обалденные оладьи.

Я мог бы простить ее.

Но вместо этого я сую все оставшиеся оладьи в измельчитель пищевых отходов.

Туда же попадает несколько осколков зеркала.

Я позволяю машине с хрустом пережевывать отходы, пока ее наконец не заклинивает, и тогда я снова слышу, как Линда громко материт своих служащих.

Она так и не выходит из кабинета – даже тогда, когда я срываюсь с места и захлопываю за собой дверь с такой силой, что весь дом буквально трясется.

Письмо из будущего номер 4

Папочка!

Это твоя дочка С.

Я пишу тебе на свой восемнадцатый день рождения – ну, если быть точной, то на следующий день, так как уже далеко за полночь. Я управляю лучом маяка, потому что ты снова уснул в своем кресле: от старых привычек так легко не избавишься. Я собираюсь отдать тебе письмо завтра, когда впервые покину Аванпост 37, чтобы ты никогда не забывал, каким замечательным у нас был этот день.

(Примечание на полях. Звезды сегодня просто потрясающие – в них как будто бы можно плавать. Кассиопея светит особенно ярко.)

Подозреваю, что ты злишься на меня из-за моего желания уехать, хотя ты не сказал мне ни слова. Ты думаешь, будто я уезжаю, чтобы найти себе парня, по крайней мере, ты меня постоянно так дразнишь. (И клянусь, если ты еще хоть раз произнесешь слово «гормоны», я тебя просто убью!) Да, я действительно хотела бы обзавестись парнем (ПОТОМУ ЧТО ЭТО НОРМАЛЬНО!) и познакомиться с людьми своего возраста в этом ужасном городе из труб, но, кроме того, есть еще много вещей, которые я желала бы сделать.

Я хочу увидеть сушу.

Я ее никогда не видела.

Я хочу постоять на твердой земле.

Такая простая, но очень важная вещь для девочки, всю жизнь прожившей на воде.

И ты наверняка с этим отчасти согласишься, хотя и считаешь, что достоинства суши явно переоценивают.

Я жду не дождусь, когда смогу ходить на занятия с ребятами своего возраста, хотя ты мне не раз твердил, будто люди не всегда способны к проявлению любви и пониманию, которые я привыкла видеть от тебя, мамочки и дедули. И все же мне не терпится обрести самостоятельность, чтобы иметь возможность общаться с самыми разными людьми! И мне хотелось бы найти кого-то, кто каждый раз целовал бы меня при виде падающей звезды, как ты целуешь мамочку. И я надеюсь преуспеть в колледже, ведь я очень хорошо сдала вступительные экзамены, и вообще, ты еще будешь гордиться мной, поскольку я непременно внесу свой вклад в создание нового мира.