Бертран и Лола - Анжелик Барбера

В зале было пусто. Несколько местных сидели в баре, разговаривали и смеялись, не обращая внимания на единственного белого посетителя. Бертран и Абуо ели сочного цыпленка с земляными орехами, это было почти так же приятно, как освежающий душ. Вошли три типа, оставив дверь открытой. Бертран поднял голову, но они на него даже не взглянули. Один был в темно-зеленой фуфайке с надписью «Акапулько», в руке он держал черный пластиковый пакет. Двое других облачились в такие же толстовки, только бежевого цвета.

Бертран жевал, то и дело набирая номер палаты 2204. Десять гудков. Двадцать. Он больше думал не о Франке, который в эту самую минуту держал Лолу за руку, а о медсестре, пришедшей делать укол. Вдруг Лола не отвечает, потому что ей плохо? Бертран запаниковал и выскочил на террасу. Похоже, белый телефон переместился в межзвездное пространство, вот никто и не подходит. Абуо взял в баре два пива. Бертран поднял глаза к небу, ему показалось, что начался звездопад. На двадцать втором звонке в трубке раздалось «Алло!». Голос был сердитый.

– Могу я поговорить с мадам Милан?

Женщина расслышала тревогу в его голосе, смягчилась и рассказала, что Лола чувствует себя хорошо и отпущена на два дня домой. Кроме того, приехала ее мать, так что все сложилось удачно.

– Большое вам спасибо, мадам, вы меня утешили.

Он не назвался, закончил разговор и еще немного полюбовался бархатными небесами. Один из африканцев в бежевой фуфайке вышел на улицу, махнув ему на прощание рукой. Бертран кивнул в ответ и проследил взглядом, как тот миновал парковку и начал спускаться к тонувшей в темноте дороге. Двое его приятелей затеяли разговор с Абуо. Лоле лучше. Бертран доел остывшего цыпленка. Лола с Франком, в их доме. Она будет спать в объятиях Франка. Он оттолкнул тарелку. Может, позвонить на городской?

Абуо вернулся к столу с новыми знакомыми и представил их Бертрану. Бума и Кафи оказались местными рыбаками, они похвастались, что уже ловили нильских окуней на восемь-десять килограммов. Бертран задавал вопросы, уточнял места, детали, записывал в блокнот.

– Ты какие фотографии делаешь? – спросил Кафи.

– Разные.

– Девушек снимаешь? Модные показы?

– Раньше снимал. Теперь путешествую.

– И хорошо зарабатываешь? – поинтересовался Бума.

– Хватает.

– Похоже на рыбалку – заработок зависит от улова, – прокомментировал Кафи.

– Скорее от рыбака.

– А ты удишь рыбу на родине? – спросил Бума.

– Нет.

– Даже на женщин?

Бертран улыбнулся.

– Хочешь девушку?

– Да нет, спасибо, мне пора.

– Уверен?

– Нам завтра рано выезжать, – вмешался Абуо.

– Пойду расплачу́сь.

Бертран направился к стойке.

Хозяин с рекордной неторопливостью составил счет, принес сдачу из задней комнаты. Африканцы разговаривали у машин, должно быть, сравнивали, открывали и закрывали дверцы, стучали по колесам. Абуо обошел «Тойоту», Бума и Кафи уселись на трехместное сиденье.

Бертран убрал бумажник, и тут в кармане брюк завибрировал мобильник. У него аж сердце зашлось – вдруг это Лола? Оказалось – сообщение из банка, подтверждающее, что сделанный девять дней назад запрос прошел и деньги перечислены. Наконец-то! Бертран нашел в контактах «Баратье Лола». На экране появилась фотография – она стоит, придерживая волосы рукой. Бертран улыбнулся и нажал на кнопку. Секунда, три, четыре. Бума протянул ему руку:

– Удачного путешествия.

– Спасибо.

Фотограф сел за руль, держа телефон в левой руке, повернулся к Абуо и застыл. Это был не Абуо.

Ледяная волна накатила откуда-то справа, втянулась внутрь между ребрами и добралась до мозга. Бертран как в 3D увидел шприц, понял, что каменеет, Бума оказался на заднем сиденье, и машина плавно тронулась с места. Фотограф успел увидеть Абуо с пакетом в руке, тот не смотрел в его сторону. Бертран понял, что стал заурядной добычей мелких бандитов, и спросил:

– Сколько я стою?

Бума молча ухмыльнулся, кивком потребовал кольцо, и Бертран отдал. История того, кто его носит. Моя история подходит к концу. Африканец ударил фотографа в живот, он свалился на пол, между сиденьями, и Бума придавил его шею ногой.

Все хорошо? – Франк чуть приоткрыл дверь туалета.

– Помоги подняться.

– Ты очень бледная.

– Пойду лягу.

– Лучше вернемся в больницу – от греха подальше.

– Сначала я полежу.

Мать и Франк довели ее до кровати, и она попросила мужа открыть ненадолго окно.

– Думаешь, виновата капуста?

– Может быть, не знаю.

– Кровотечение?

– Нет…

Франк сел рядом с женой. Взял за руку. Сказал:

– Мне так жаль, детка, эта беременность – настоящая пытка!

– Кто бы спорил. Отвези меня в больницу.

Родила Лола или еще нет? Бертран считал дни, чтобы не рехнуться. Его похитили тридцать дней назад. Он находился в крошечной комнатушке с низким потолком и без окна. Свет просачивался из-под двери, серый и какой-то неопрятный. Бертран насчитал шесть очень высоких ступенек, пока его вели по лестнице. Это мог быть деревенский или даже городской дом, крысиная дыра, куда не доносятся звуки из внешнего мира. Что до направлений, в которых они ехали…

В ночь похищения Бума и Кафи передали француза людям, которые бросили его в пикап-внедорожник, где он едва не задохнулся от выхлопов дизельного топлива. Они ехали без остановок, и Бертран ничего не мог рассмотреть из-за мешка на голове. Один день. Два. На третий, когда совсем стемнело, они сделали первый привал на сутки в засушливом пейзаже, который почему-то показался Бертрану болотистым. Потом его снова связали, надели мешок и увезли. Куда? В Судан? В Эфиопию? В Сомали?

Из разговоров он не понимал ни слова. Ему было страшно, хотелось есть и пить. Он чувствовал себя одиноким, потерявшимся в иррациональном мире, где все было не тем, чем казалось. Его транспортировали, как мясную тушу в холодильной установке. Его пинали, трясли, колотили, хлестали по щекам, угрожали оружием. Приставляли пистолет к виску и сердцу. Единственный раз он отказался встать, и его полчаса били смертным боем. Больше он не сопротивлялся.

Человек, представившийся врачом на весьма приблизительном английском (доктором он, скорее всего, тоже был «приблизительным»), поил Бертрана местным снадобьем и настоятельно советовал смириться. Знахарь освободил ему руки, но не стал развязывать лодыжки. Днем он мог дотащиться до ведра, по ночам его вели справлять нужду на улицу.