Маркиз и Жюстина - Олег Волховский

В этом есть что-то пугающее и привлекательное одновременно, как в темных водах реки под мостом для того, кто грезит о самоубийстве.

А слева от меня мчатся вихри огня, и пламя пылает у подножия черных скал.

Небесный Доктор оглянулся в последний раз.

– Смотри, Жюстина! А это для тех, кому не хватило ни мужества для полной покорности, ни воли к абсолютной свободе. Здесь выбирают за тебя!

Он шагнул за границу мира и превратился в бритого монаха в оранжевой рясе. Мгновение – и его мир схлопнулся, исчез и сменился другим.

Прямо передо мною лежит сумрачная долина, изрытая могилами. Между ними горит и трескается земля, и пламя пылает в ветвистых трещинах, как в жерле вулкана.

Я отшатнулась и обернулась назад: пустыня под черным небом, плоская и бесконечная. Горящие камни густым дождем несутся с небес, и они – единственный источник света.

А моя линза, моя территория этого мира, после ухода Небесного Доктора сократилась до клочка асфальта в пару квадратных метров и продолжает уменьшаться.

Я услышала рев тормозов и шарахнулась к миру темного леса, наполовину погрузившись в него. Автомобиль пронесся слева направо, а не навстречу и не вперед, на полкорпуса в мире бесконечных могил.

В мире гарпий часть меня превратилась в ветвистый куст с сочными листьями, и одна из девушек-птиц тут же бросилась ко мне, заметив добычу.

Я вырвалась обратно на асфальт, но не смогла отступить даже на шаг, как меня опалило пламя мира огненных вихрей. Я стою в колодце с дном, где едва умещаются мои подошвы, с руками, по плечи погруженными в миры могил и пылающих камней, а со всех сторон переливается и дрожит пленка границы.

И тогда я выбрала и вступила в огонь. Мгновение я неслась и кружилась в пламенном вихре, крича и задыхаясь от боли. А потом упала во тьму.

– Девушка, вам плохо?

Я обнаружила себя сидящей на асфальте, привалившись к стене торговой палатки. Слева шумит Садовое кольцо, впереди – Новокузнецкая улица, а надо мной склонился неизвестный мне молодой человек и спрашивает о самочувствии.

– Ничего, спасибо. Уже лучше, – сказала я и с трудом поднялась на ноги.

Нашла в сумочке таблетку валидола и положила под язык. С некоторых пор я ношу валидол с собой. Не по причине пресловутых нервов и не как средство адаптации после подобных галлюцинаций – просто болит сердце.

Про валидол я знал, но колеблющиеся границы миров казались куда опасней сердечной недостаточности. Я не счел это симптомом начинающегося сумасшествия – сам чувствовал что-то в этом роде. Мне тоже являлся Небесный Док, не факт, что во сне. Только я ни на грош не верил в его буддизм. По-моему, оранжевая ряса – не его одежда.

Пару недель мы прожили спокойно, без явлений нашего злого гения и видений призрачных стен. Зато с частыми экшенами с кровью. Может быть, жертва крови помогала нам откупиться?

После одной из таких игр Жюстине стало плохо, и мы едва обошлись без «Скорой». Я решил пока с этим завязать и не шутить с ее гипертонией.

Тогда же мы с Жюстиной официально поженились. Идея была ее. Сначала я решил, что сие исключительно с целью досадить папе, но она говорила не о демонстрации независимости, а о смерти. «Я хочу умереть твоей женой». Я усмехался, пожимал плечами, говорил: «Да что ты!» Но спорить не стал: «Ну, если тебе так хочется…» В конце концов, если эта дурацкая процедура поможет ей от депрессии – ничего не имею против.

Отметили событие в узком семейном кругу, пригласив только Кабоша. Новоиспеченный тесть узнал постфактум и впал в ярость. Как же, не удалось устроить банкет на сто человек с участием VIP-персон! По-моему, он был готов простить Жюстине даже меня, но не отсутствие банкета.

Мне снится странный сон. Ночь. Ветер. Звездное небо. Длинная вереница людей поднимается по склону холма. На мне длинный плащ из простого полотна, больше напоминающий прямоугольный кусок ткани, пропущенный под правой рукой и завязанный на левом плече. На голове – высокий убор: то ли папская тиара, то ли кокошник. Люди, идущие рядом, одеты похожим образом.

Мы идем на холм Звезды, не зажигая огня: ни свечи, ни факела, ни лучины. Где-то рядом я слышу осторожные шаги ночного зверя. Даже скорее чувствую, чем слышу: коготь царапнул по камню, зашуршала трава, треснула ветка. Да иногда два зеленых глаза глядят из тьмы: ягуар.

Позади слышен плач, тихий безысходный надрывный. Женщина. Мы должны принести жертву в честь праздника Нового огня.

Мы на вершине, мы поднимаемся по ступеням храма. Над горизонтом восходит утренняя звезда, и это значит, что мир не погибнет. «Кетцалькоатль!» – кричим мы. Бог утренней звезды. А где-то на периферии сознания звучат другие имена: Венера, Веспер, Люцифер.

Мир не погибнет, а значит, мы должны принести жертву, чтобы зажечь новый огонь.

Созвездие Плеяд плывет по небу, и Альциона достигла зенита, а значит, пора.

Жертву кладут на круглый камень с выбитым изображением солнца и углублением в центре (туда должна стекать кровь). Четверо жрецов держат ее за руки и ноги, она кричит и плачет. Бледное лицо в обрамлении темных волос, две косы разметались по камню. Она обнажена, слишком часто и неровно поднимается и опускается грудь.

Жюстина!

Почему я не проснулся в этот момент? Как смог досмотреть до конца?

На грудь ей кладут дощечку для разжигания огня, жрец берет в руки палочку и вращает ее на доске, пока она не начинает тлеть.

Я беру зазубренный обсидиановый нож и раскрываю ей грудь. Раздвигаю руками грудную клетку, по пальцам течет кровь. Там бьется сердце. Я беру горящую головню и кручу ею в разверстой ране. Происходит чудо, и пламя разгорается, рождаясь из этой раскрытой груди. Гонцы зажигают от него факелы, чтобы унести вниз, в долину. И тогда я вырываю ее сердце и поднимаю вверх. На меня смотрят из тьмы зеленые глаза ягуара, они прикованы к сердцу, еще бьющемуся в моей руке. Он готовится к прыжку. Лапы пружинят и отталкиваются, он летит прямо на меня, чудовищно яркий, как тигр на картине Дали.

И тогда я просыпаюсь.

В окно льется мягкий свет поздней осени. На редкость голубое небо. Но сновидение не отпускает. Оно кажется слишком реальным. Я начинаю анализировать и несколько успокаиваюсь. Да, недавно я рассказывал Жюстине о полуночных американских казнях. Отсюда время действия, антураж от ацтеков, ритуал – тоже. Бьющееся в руке сердце – из фразы врача о возможности его пересадки.

Иду умываться. С рук стекает красная вода. Бред! Почти бегом возвращаюсь в спальню. Жюстина еще спит. Живая.

Вечером она попросила меня провести экшен.

– Иначе я сойду с ума!

– Нет, – сказал я.

– Ну почему?

Потому что я не в себе, потому что боюсь потерять контроль над собой и выронить нож.