Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина

– Речь идет о Леопольде Эттингере, – сказала Амалия. – Он сейчас в Париже, и… художник умирает. У него чахотка, за ним некому смотреть. Дома только его старая служанка, бельгийка, но она едва говорит по-французски и совершенно бестолкова. Я боюсь, что она не подходит для того, чтобы быть его сиделкой, но Эттингер не хочет видеть возле себя никого чужого. Поэтому я подумала о вас.

– Я не могу, – тихо сказала Ева. – Вы забываете, что я себе не принадлежу. Я должна ехать обратно в Тунис.

– Вы говорили, – жестоко напомнила Амалия, – что он хороший, порядочный человек. Также упоминали при мне, что ухаживали за больными в туберкулезном санатории. А теперь отказываете в помощи человеку, который в ней нуждается. Не по-христиански, Ева!

– Сестра Мария, – поправила бывшая актриса. Она старалась говорить спокойно, но ее щеки вспыхнули от гнева.

– Все равно. У несчастного последняя стадия чахотки, и надолго вы в Париже не задержитесь. Но вы отказываетесь. Очень нехорошо! Между прочим, я не могу себе представить, чтобы ваша настоятельница или другие люди из вашего ордена стали бы осуждать вас за то, что вы остались помочь умирающему и облегчить его последние часы.

Ева подняла голову. Ее нижняя губа дрогнула.

– Это правда, то, что вы мне говорите? – спросила она. – Вы… вы не выдумываете?

– Нет, – заявила Амалия. – Я могу отвезти вас туда, где он живет, и вы сами все увидите.

И вновь баронесса очень убедительно возвела напраслину на служанку Эттингера, только на сей раз добавила, что та не способна даже отличить одно лекарство от другого.

Ева заколебалась:

– Но если я здесь задержусь, в Тунисе будут волноваться…

– Вы можете послать телеграмму, – успокоила ее Амалия. – С объяснениями, почему задерживаетесь.

– Хорошо, – кивнула сестра Мария, поднимаясь с места. – Вы… вы меня убедили. Я стану сиделкой Леопольда. Только скажите мне…

– Да?

– Вы говорили, что я готова была поступить не по-христиански. А вы? Вы помогаете Леопольду из христианских побуждений?

Амалия, не отвечая, шагнула к двери.

– Это значит «нет»? – сказала Ева ей вслед.

Баронесса остановилась и обернулась к своей собеседнице.

– У меня только одно побуждение – найти преступника. Вряд ли вы сочтете его христианским.

– Вы не верите, что преступник уже находится там, где его не достать земному правосудию?

– Его вину еще надо доказать, – спокойно сказала Амалия. – Как и то, что гибель Женевьевы Лантельм была следствием преступления. Вам помочь с вещами?

– Нет, – покачала головой Ева, – я сама.

Во дворе Пьер Видаль тщетно пытался раскурить сигарету, но у него ничего не получалось – спички все время гасли. Но вот из ворот показалась Амалия, за которой шла Ева Ларжильер.

– Пьер, помогите сестре Марии положить вещи в багажник. Мы возвращаемся к Эттингеру.

Журналист бросил нераскуренную сигарету и подчинился, решив оставить все расспросы до другого раза. Все трое забрались в машину и поехали. Ева, оказавшаяся на заднем сиденье, всю дорогу молчала. Только когда подъехали к дому, она словно очнулась и посмотрела в окно.

– Чья это машина? – спросила она, глазами указывая на большой сверкающий автомобиль, который только что отъехал.

– Наверное, Жюли, – отозвался журналист. – Да, точно, она сидит за рулем.

– Пьер, – распорядилась Амалия, – не забудьте чемодан сестры Марии.

Все та же служанка открыла дверь и подтвердила, что графиня де Сертан только что уехала, а хозяин, кажется, задремал. Однако, когда гости вошли к нему, он лежал в постели с книгой в руках, но глаза его были устремлены куда-то далеко.

– Вы хотите спросить у меня что-то еще? – Художник узнал в одной из посетительниц баронессу. Затем он перевел взгляд на фигуру в монашеской одежде. – Кто тут с вами?

Ева шагнула вперед, тихо обронив:

– Это я…

– Мы – я и мой помощник – привезли вам сиделку, – вмешалась Амалия. – Не спорьте, потому что одной служанке слишком тяжело, ей же еще в магазин ходить и убираться в доме… Так что лишняя помощь не повредит. Идем, Пьер, не будем утомлять больного. – Она повернулась к Еве: – Вот моя карточка с адресом и номером телефона. Если что-нибудь понадобится, звоните в любое время дня и ночи.

И, не дав изумленному Эттингеру даже вставить слово, баронесса удалилась в сопровождении журналиста.

– Честное слово, я снимаю перед вами шляпу! – объявил Видаль восхищенно, когда они вышли из дома. – Вы это нарочно придумали, чтобы не дать ей уехать? – Он прищурился. – Кому вообще вы не доверяете – ей или ему?

– Уже поздно, – вместо ответа сказала Амалия. – Едем домой.

Однако от Видаля было не так-то просто отделаться.

– Вы думаете, кто-то из них может что-то знать о «номере восемнадцатом»? – допытывался он.

– Я думаю, что пока у меня очень много вопросов, – ответила Амалия, забираясь на водительское сиденье. – Но мало-помалу картина начинает проясняться.

На следующее утро она навестила Луи Дюперрона. Извинившись, что не смогла приехать вчера, вкратце пересказала ему то, что ей с журналистом удалось узнать.

– Я нанял людей для круглосуточной охраны раненого Обри, – сообщил в свою очередь Дюперрон.

Амалия вскинула глаза: вообще-то, она сама хотела предложить ему выставить дополнительную охрану, и ее порадовало, что заказчик расследования догадался об этом без подсказки с ее стороны.

– Мне бы хотелось узнать, когда он сможет говорить, – заметила Амалия.

– Непременно. – Дюперрон вздохнул. – У меня для вас плохие вести, сударыня.

– В каком смысле? – насторожилась Амалия.

– Яхта «Любимая», – пояснил Дюперрон. – Ее купил какой-то бельгиец и дал ей новое название – «Аметист». Важно, впрочем, другое, то, что во время войны судно находилось в Бельгии, которая была зоной ожесточенных военных действий.

– Мне это известно, – кивнула Амалия. – Мой сын там сражался.

– Похоже, мы вряд ли найдем яхту, – промолвил Дюперрон, морщась. – Я посулил своим людям двойную премию, если они все-таки отыщут чертов «Аметист», но все сразу же сказали, что надежды мало.

– Боюсь, без места преступления будет трудно довести наше расследование до конца. – Баронесса немного подумала. – Послушайте, а вы сами не могли бы навести справки? «Любимую» строили в Амстердаме. Что, если по той же модели была построена не одна яхта, а несколько? Потому что, на худой конец, для расследования сгодится и яхта-близнец, если на ней такое же расположение кают и у нее те же размеры.

– Я уже думал об этом, – признался Дюперрон, и Амалия поняла, что они и в самом деле на многие вещи смотрят одинаково. – Нет, яхты-близнеца нет, зато один из моих людей заполучил чертежи «Любимой». В крайнем случае, если настоящую «Любимую» мы не сможем отыскать, я распоряжусь построить для вас по ним точную копию яхты.