Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина

Амалия думала, что уже давно отвыкла удивляться чему бы то ни было, однако оказалось, что заказчику все же удалось ее изумить. «Хм, построит яхту… И Дюперрон говорит так просто, словно это самое обычное дело! – Баронесса встряхнулась. – Ну что ж, будет точно такая же яхта, мы воссоздадим место преступления с помощью свидетелей».

– Если вам все же удастся напасть на след «Любимой», – сказала она вслух, поднимаясь с места, – дайте мне знать.

Дома ее ждало сообщение от Пьера Видаля, что доктор Морнан вернулся в Париж с отдыха. И через час баронесса заехала за журналистом в редакцию.

– У вас есть досье на Морнана? – спросила она своего помощника. – Отлично.

Однако ей было достаточно бросить взгляд на фотографию доктора, и она сразу же поняла, что разговор с ним вряд ли получится легким. У этого седоволосого, аккуратно одетого мужчины было, в общем-то, непримечательное лицо, но подбородок и линия рта выдавали упрямство характера и несгибаемую волю.

– Мой человек все еще проверяет наследства, которые получили капитан Обри и Эттингер, – сказал Видаль. – Однако с Морнаном все очень просто. За его участие в деле Лантельм безутешный вдовец заплатил ему 50 тысяч франков.

– Хм, очень большие деньги, – задумчиво протянула Амалия. – Хотя, если судить по послужному списку, доктор производит впечатление человека с незапятнанной репутацией.

– И он хороший врач, – добавил Видаль. – Был врачом Рейнольдса и его семьи. Если не ошибаюсь, знал все тайны трех или четырех его последних жен.

– Вопрос только в том, пожелает ли медик этими тайнами делиться, – усмехнулась Амалия. – С мадемуазель Алис он, конечно, говорить не будет. Значит, придется снова стать баронессой Корф.

– А я снова буду стеречь машину? – улыбнулся Видаль.

– Да, думаю, будет лучше, если я пойду к нему без вас. В свое время ваши коллеги изрядно потрепали ему нервы.

Жена доктора, оказавшаяся дома, сказала, что ее муж, вообще-то, занят, но, возможно, сумеет выкроить время для такой посетительницы. Вскоре Морнан вышел в гостиную, держа двумя пальцами визитную карточку Амалии.

– Баронесса Корф? Это вас нанял некий Луи Дюперрон, чтобы расследовать смерть мадам Рейнольдс?

Амалия была вынуждена признать (про себя, конечно): беседа, выражаясь боксерским языком, началась с того, что доктор уложил ее в нокаут. Кроме того, она отметила, что доктор был первым, кто назвал Женевьеву Лантельм официальным, а не сценическим именем – мадам Рейнольдс. Все привычно звали ее мадемуазель Лантельм, иногда называя «мадам», но почти никогда – по фамилии мужа.

– Я рада, что мы сможем не тратить лишних слов, – сказала Амалия вслух. – И была бы счастлива услышать ваше свидетельство как врача, мсье Морнан.

Доктор хмуро посмотрел на посетительницу, вздохнул и сел.

– Боюсь, я вас разочарую, потому что оно не изменилось, – сказал он после паузы. – Это был несчастный случай. Никто ее не душил и не убивал, мадам просто потеряла равновесие и выпала из окна. Думаю, женщина причесывалась, потому что в ее руке была шпилька, ее волосы были распущены, а крышку от коробки шпилек так и не нашли.

– Что показало вскрытие? – спросила Амалия.

– Вскрытия не было.

– Разве следователь не приказал сделать его?

– Рейнольдс старомоден, поэтому не хотел, чтобы его жену трогали. Так он, по крайней мере, сказал. А поскольку немецкая полиция согласилась с тем, что имел место несчастный случай, необходимость во вскрытии отпала вообще.

– Скажите, доктор, – вкрадчиво спросила Амалия, – вы хорошо знали Женевьеву Лантельм?

Морнан удивленно посмотрел на нее.

– Не могу сказать, что мы были друзьями, – сказал он, подумав. – Но как врач, безусловно, я знал ее хорошо. Мадам была женой моего давнего клиента.

– То есть вы познакомились, когда актриса вышла за него замуж?

– Нет. Раньше. Рейнольдс привел ее ко мне и…

– Продолжайте, доктор, – спокойно сказала Амалия.

– Он хотел знать, может ли Женевьева иметь детей, – сухо промолвил Морнан. – Я сказал, что это вполне вероятно, тем более что женщина уже рожала.

– В каком смысле? – поразилась Амалия. – У Женевьевы Лантельм, насколько мне известно, никаких детей не было.

– Сударыня, я врач, – со скучающей гримасой ответил ее собеседник. – И то, что я вам говорю, я говорю как врач, а не как сплетник. Мадам, кстати, изменилась в лице, когда я указал ей на то, что она, по-видимому, желала скрыть, и сначала пыталась уверить меня, что я ошибся, потом заявила, что ребенок умер, а под конец залилась слезами и признала, что я прав. При ее образе жизни, думаю, нет ничего удивительного, что актриса когда-то стала матерью.

– Когда именно это могло произойти? – спросила Амалия.

– В достаточно молодом возрасте. Где-то до 1902 года, я думаю.

– Она что-нибудь еще говорила о ребенке?

– Нет. Да я и не расспрашивал, по правде говоря.

– Можно еще один вопрос? Мадам принимала наркотики?

– Да.

– Какие именно?

– Боюсь, что все, – довольно сухо ответил доктор. – Опиум, кокаин, морфий. Я много раз говорил Рейнольдсу, что это не приведет ни к чему хорошему, но он не имел на свою жену никакого влияния, та делала, что хотела. В театральной среде тогда все увлекались разной дрянью, и мало кто устоял перед соблазном, по правде говоря.

– Ее можно было назвать наркоманкой?

– Пожалуй, нет. Во всяком случае, на момент своей смерти мадам наркоманкой не являлась. За год до того у нее случился выкидыш, и она, очевидно, испугалась.

– Вы осматривали вещи актрисы после ее смерти? Среди них не было кокаина или морфия?

– Вынужден ответить на ваш вопрос отрицательно. Там было много платьев, шляпок, вееров и тому подобных мелочей, но никаких следов наркотиков.

– Когда вы прибыли на яхту, Рейнольдс вам сказал что-нибудь? Как именно он объяснил случившееся?

– Рейнольдс был очень плох, – сердито ответил доктор. – Мне пришлось всю ночь сидеть у его изголовья. Он все время повторял: «Зачем она это сделала, зачем?»

– То есть муж думал, что его супруга покончила с собой?

– Он вообще не знал, что думать. Говорил мне, что совершенно ничего не понимает. Когда его стали обвинять в ее смерти, для него это было как гром среди ясного неба. Рейнольдс понимал, что люди его не любят, но никогда не думал, что настолько ненавидят. Если вы собираетесь задать мне вопрос, что я лично о нем думаю, скажу сразу же: он не убивал. Не потому, что он мой клиент и я считаю своим долгом говорить о нем только хорошее, а просто потому, что он этого не делал.

– Вообще-то, я собиралась задать другой вопрос. Относительно суммы в 50 тысяч франков, которую он вам заплатил.