Надломленные души - Тьерри Коэн

— Кто мне назовет основные виды произведений, принадлежащих к автобиографическому жанру? — задала вопрос Зоя.

Удивленная поведением Лии, учительница решила спросить ее.

— Лия, ответь.

Девушка сделала вид, что не услышала вопроса, и продолжала чертить каракули. Пораженные, ученики обменивались подозрительными взглядами.

— Лия, пожалуйста, ответь!

— Эпитафия, — отрезала она бесцветным голосом, продолжая рисовать.

Зоя улыбнулась, от чего ее тонкий шрамик сделался похожим на большую морщину.

— Дневник! — выкрикнула Синтия.

— Отлично, — похвалила Зоя. — Дневник действительно один из самых ярких и особенных видов этого жанра, которому присуще определение «личный», ибо он не обращен к читателю. Стиль и форма дневника часто используются романистами, отчего они становятся поистине бесценными свидетельствами той или иной исторической эпохи. Так что зачастую личные дневники, особенно знаменитых писателей, предназначавшиеся для того, чтобы их держали в секрете, оказываются со временем опубликованными.

— Это отвратительно, — подала голос Синтия. — Нарушение неприкосновенности частной жизни.

— Да, верно. Правомочность таких публикаций можно оспорить. Кто еще назовет?

Дилану отчего-то вспомнились долгие часы одиночества, которые он проводил, запертый в сарае или работая в поле. Он тоже вел тогда своего рода дневник, но в голове, а не на бумаге. Это было бесконечное повествование о его жизни, помогавшее держаться, выражать его усталость, бунт, непонимание. Мог ли он все это записать на бумаге, если бы даже был способен? Нет, не мог, он слишком боялся, что отец прочтет и узнает о его помыслах. А слова, ведь на бумаге они выглядят иначе, намного жестче, чем, к примеру, затерянные и со временем умирающие в мозговых извилинах.

Зоя написала на доске разные виды автобиографических произведений, но это Дилана не интересовало.

Прежде, когда он был уверен в том, что вокруг никого не было, он иногда громко разговаривал сам с собой, поверяя ветру свои надежды и чаяния. Это помогало чувствовать себя намного лучше. Почему? Потому что проговоренные таким образом мечты оживали, становились почти ощутимыми. Потому что он нарушал молчание природы — не простое молчание, а гудящее тысячью голосов, правда, не людских, — и слышал тогда хоть чей-то человеческий голос, даже если это и был его собственный. Нормален ли он? Интересно, а другие так делают? Как бы так изловчиться и спросить у них, чтобы не показаться сумасшедшим? Единственной, кому он мог бы довериться, была Лия. Она никогда его не осуждала, а даже на самые наивные вопросы всегда отвечала доброжелательно. Повернувшись в ее сторону, Дилан увидел, что девушка сидит, обхватив голову руками. Неужели она плакала? Он выпрямил спину, напрягся, тайно наблюдая за подругой. Она вдруг подняла голову и обвела класс пустым взглядом. Вдруг глаза ее остановились на нем, и у Дилана появилось ощущение, что она хотела ему что-то сказать. Лицо Лии было белым как полотно.

Он попытался спросить ее, приподняв брови, но Лия тут же отвела взор, встала с места, взяла свои вещи и неверным шагом побрела к выходу.

Зоя была больше испугана, чем возмущена, этим внезапным уходом. Она, извинившись перед классом, вышла и догнала Лию в коридоре. Стояла мертвая тишина. Бывало ли такое с Лией когда-нибудь прежде? У девушки часто менялось настроение, это правда, но Дилан никогда не видел, чтобы она вот так, без спросу, уходила с занятий. Наверняка она плохо себя почувствовала.

Вернувшись, Зоя ничего не стала объяснять и продолжила урок.

Лана прошла в комнату Микаэля, которая ничем не напоминала кабинеты других преподавателей. Как и в хакерской, на стенах располагались контрольные экраны, только везде царил образцовый порядок, полностью соответствовавший тщательности и предельной собранности, характерной для начальника Службы экстренной помощи, когда тот занимался разработкой очередной операции. Единственной выбивавшейся из общей картины деталью была подвешенная к потолку боксерская груша. Одну из стен занимали карты, утыканные цветными булавками, и невозможно было понять, что на них изображено — отдельные регионы или страны. Лана невольно спросила себя, для чего они предназначались. Булавками были отмечены другие подобные учреждения? Или речь шла о местонахождении выпускников Академии? На стене напротив висела целая галерея портретов юношей и девушек.

— Это бывшие воспитанники? — спросила она.

— Некоторые, да. Другие — нет.

Увидев изумление, написанное на лице девушки, Микаэль пояснил:

— Это — мои промахи.

Произнес он это глухим голосом, проникнутым печалью, и в то же время каким-то нетвердым, будто хрупким, чего она уж никак не ожидала от человека такой силы.

Лане захотелось узнать побольше, но она постеснялась спросить и удовольствовалась этим ответом.

— Лео одобрил твое предложение, — сообщил он.

Выслушала Лана эту информацию без особой гордости. Становясь реальностью, придуманный ею план автоматически делал ее ответственной за возможный провал.

— Но он предложил продвинуть логику твоего поведения еще дальше.

— То есть?

— Пару дней ты вообще не будешь отвечать на сообщения. Так что когда ты расскажешь о ссоре с родителями, все будет выглядеть более правдоподобно. В течение этих сорока восьми часов твоего молчания он будет в растерянности, станет задавать себе вопросы, возможно, волноваться, строить различные гипотезы: возможно, ты его послала подальше, струсила или… тебя разоблачила твоя семья.

Девушка оценила такую тактику, отдавая должное интеллекту Лео и его знанию тонкостей человеческой души.

— Но он тоже может меня послать подальше, — добавила она тем не менее.

— Правильно.

— Но вы в это не верите?

— В игре вероятностей я делаю ставку на алчность. Уж больно ты для него привлекательна как агент. Приняла ислам, порвала со своей средой, достаточно управляема и… красива. Он просто обречен на то, чтобы мечтать поскорее тебя завербовать.

Последний аргумент вогнал ее в краску, и она мысленно себя отругала за глупость. Но Микаэль всегда был настолько серьезен, холоден и казался таким отстраненным, что едва ли она могла ожидать от него такого чисто мужского суждения об ее внешности.

— Воспользуйся передышкой и хорошо проведи выходные, а вечером в понедельник продолжим.

Дилан еще наслаждался своим любимым десертом — фланом, — когда ему сказали, что его зовет Лювна. Обеспокоенный, он ринулся к ней в кабинет. В прошлый раз, когда его вызвали прямо с занятий, Лео сообщил нечто такое, что выбило у него почву из-под ног, подорвав самые основы его еще совсем недолгой жизни… Что могло произойти на этот раз?