Цена свободы. Дверь через дверь - Андрей Александрович Прокофьев

Как бы поступил отец? Чтобы случилось, как повернулась жизнь, если бы в тот злополучный день не закрылась дверь. Он ведь еще несколько лет прожил, зная о том, что все случившееся имеет, куда большую палитру, в которую был вовлечен его единственный сын. Чувствовал, он еще во время допросов ощущал, присутствие необъяснимой изнанки. Только не мог понять, не мог предположить, что всё это проходит через сына, а значит, и через его кровь. Вот почему, долго продолжались встречи с Егором Свиридовым. Отец старался выявить причину, ему хотелось нащупать эту всё время ускользающую нить. Знает ли отец сейчас, что всё это стало смыслом жизни его сына. Как бы поступил он? Смог бы устоять перед страшным искушением, смог бы добровольно отказаться, своей рукой закрыв дверь.

Тяжелая, душная ночь оставляла без воздуха. Хотелось кричать, хотелось заявить о себе, вернувшись во времени, чтобы они узнали о том, что не одни, что никогда не были одни, и что не им решать то, чему суждено состояться в недалеком будущем – это теперь его дело, это его судьба и участь, поэтому, без воздуха, поэтому, не смирившись, душит замкнутое пространство, не хочет отпустить, боится завтрашнего дня, не выпуская из своих стальных объятий. Проснуться, не оставаться здесь. Чтобы закончить. Чтобы не позволить обмануть себя ни отцу, ни Свиридову, ни всем остальным.

Случилось что-то лишнее. Не отступила ночь. Еще более накалился духотой воздух. Тридцать, тридцать три градуса выше нуля. Звезды оставшиеся за пределами квартиры, добавляющие тепла, делающие то, что им противопоказано. И откуда такое количество лжецов, откуда их здесь столько много? Прочь чужеродное действо. О чем они говорят?

Бесконечная и совершенно чужая ночь. Была бы еще одна, так нет, их множество. Подобно россыпи, подобно неисчислимому набору не написанных фраз, от которых очень хочется избавить голову. Чужие сны. Чужие воспоминания. Сколько лет? Двойная жизнь, вторая жизнь, ожидающая своего часа. Ей не терпится убить то, что много раз именовал первой, основной жизнью. Не по ошибке, а так, чтобы соответствовать, вкушая циничный обман, даже внутри самого себя. Совершенно неподвижна дверь. Кажется, что еще сто лет впитала она в себя. Не постарела, постареть не может, но приняла подобно маске. На время, ровно до того момента, пока ни наступит волшебный миг, следом за которым заскрипят заржавевшие петли.

И ведь не один раз, нет точного подсчета. Не было мысли, не было такой цели, чтобы сосчитать сколько раз искушение приводило к закрытой двери, как оно заставляло тяжело дышать и ощущать, что сейчас точно, что сейчас всё случилось, и дверь встретит притягательным, приоткрытым проемом, который только того и ждет, чтобы его сделали больше, чтобы открыли шире, чтобы вошли, и как оно же мучая сомнениями и робкой неясностью приводило к двери, как бы неосознанно, как бы исподтишка, чтобы невзначай, чтобы испугаться, неожиданно случившегося чуда. Но ни в том, ни в другом случае ничего не выходило. Дверь оставалась закрытой, такой, за которой если что и есть, то это всего лишь глухая, мрачная, кирпичная стена от которой обязательно повеет могильной сыростью и холодом издевающегося времени. Ведь поступь обреченного, загнанного стремления, ведь неподвижность, впитавшая в себя холод и тьму, ведь бессилие хоть что-то изменить, с ощущением собственной ничтожности – это вечные спутники того, что мы неопределенно зовем временем. Как же хорошо его знаем. Как же уверены в нем, как в самих себя. Обманываем свою сущность, ему подобно. Мечтаем и преувеличиваем всего лишь ему на смех.

Руки ощутят сырость. Затуманится взор. Всё перевернется в воображении. Дверь окаменела, дверь умерла.

Тихим шагом, не сводя глаз, всё еще на что-то надеясь, отступал Влад от закрытого прохода. Двигался прочь от того, что уже успело стать большей частью жизни. Не ощущал бешеной досады, не хотел панически опустить руки, потому что знал: пройдет день, за ним неделя, за ней месяц, и всё вернется обратно. В очередной раз убитая надежда оживет самым невероятным образом. В какой уже раз заставит поверить в неизбежность неотвратимого чуда. Всё придет. Лишь терпение, лишь готовность, с ними знания и утверждение: он сюда вернется, еще не один раз, он убедится, он отдаст должное своему будущему, сейчас закрытому, пока что не готовому, но ожидающему и неотвратимому, такому, которое принадлежит, в первую очередь, ему лично, а уже затем всем остальным. Не нужно быть жадным, и он с огромным удовольствием поделится со всеми, он сделает то, чего не смог Егор Свиридов. Только теперь это будет его историей, похожей на ту, что он уже видел. Жаль её, жаль стремления и идеалы, жаль порыва летнего искушающего блаженства, но теперь несколько иначе, с совсем небольшим дополнением.

5

Двигаясь по оживленному тротуару, Влад боялся не только встречных и попутных прохожих, но и собственной тени. Поэтому, пройдя двести метров, он перешел на другую сторону улицы. Теперь солнце не задействовало его вторую оболочку, и не показалось странным, что вот такая ерунда принесла заметное успокоение. Пройдя еще метров двести, Влад остановился. Прямо перед собой он видел хорошо знакомое здание государственной безопасности. На своем месте находились приветливые скамейки, и Влад поспешил принять положение сидя, на одной из них, на самой дальней, которую сверху накрывали мощные ветви старого клена. Прошло пять минут, к этому времени успокоился пульс, пришло в норму дыхание, и можно было спокойно заняться анализом странного события, которое не имело ничего общего с тем, что выпадало до этого. Да, были сны, да, были четкие и иногда пугающие видения, но всё это осознанно определялось потусторонним присутствием, через сны, через образы, с помощью осязаемого определения: это одно, а это иное. Но сейчас случилось необычное, он просто свернул с одной небольшой улочки на чем-то на неё похожую. Прошел метров триста и только после этого почувствовал, что что-то не то, причем совсем не то. Пришлось остановиться, и вот в этот момент. Подняв голову вверх, туда, где, как казалось, нельзя найти никакого намека на отличия, он понял, что попал в пространство параллельного измерения. Так же, ей богу, так же проплывали облака, ничем не могла удивить бескрайняя синева необъятного простора, но в это же время что-то не имеющее логического, мысленного объяснения заявляло Владу: ты же хотел, ты так сильно хотел, что понимать не надо, нужно воспользоваться. Влад осмотрелся внимательно. Холодный озноб покрыл тело целиком. Перед Владом была его мечта, он оказался на территории нового мира, минуя дверь через дверь.