Три версии нас - Лора Барнетт

В мастерской, которую работающий обогреватель наполнил запахом нагретой пыли, его приветствует кот Марсель, лежащий пузом вверх на старой циновке.

— Здорово.

Джим наклоняется и чешет мордочку кота, тот урчит и трется о его руку.

— Против музыки не возражаешь?

Он вставляет в кассетник (подарок матери и Синклера на прошлое Рождество) «Кровь на следах» Боба Дилана, нажимает кнопку. Снимает кусок материи, которым закрыт мольберт, — неискоренимая привычка, хотя Хелена нечасто теперь заходит в мастерскую, — лезет в карман за табаком и бумагой для папирос.

Как-то утром, лежа в постели, в солнца лучах, я думал о ней, о рыжих ее волосах…

Джим умело сворачивает папиросу, внимательно глядя на холст. Волосы изображенной на нем женщины не рыжие, а темно-каштановые. Она повернула голову и смотрит на мужчину, сидящего рядом с ней на диване в гостиной их дома; тот глядит прямо перед собой, и Джим не хочет, чтобы зритель понял, какие чувства он переживает. Страх Джима объясняется тем, что мужчина на картине — он сам и в то же время не он, точно так же, как женщина одновременно и Хелена, и Ева Кац, и все женщины, которых он знал, — выглядит слишком несчастным.

Это заключительная часть триптиха. Две другие стоят на полу, повернутые изображениями к стене, и все это вариации одного и того же сюжета: на втором полотне мужчина стоит рядом с диваном; на третьем они оба сидят. Кроме того, Джим изменил некоторые детали интерьера: в разных местах висят настенные часы за диваном; иначе расположены открытки и фотографии на каминной полке; кот, устроившийся в кресле, поменял масть. (В одном случае он из уважения к Марселю стал черно-белым.)

— Что-то вроде «найди отличия», — сказала Хелена, когда он впервые поделился с ней этим замыслом; шутка, разумеется, но язвительная. Идея триптиха выглядела намного более масштабной — рассказать о невыбранных путях и непрожитых жизнях. Джим назвал его «Три версии нас».

Он едва успевает приняться за работу — хочет поправить тени в уголках губ и немного их приподнять, — как Хелена приоткрывает дверь мастерской, сообщая о приезде Синклера и Вивиан. Ей приходится повысить голос, чтобы перекричать музыку.

Джим кивает, неохотно отворачивается от холста, опускает кисть в банку со скипидаром. Выгоняет Марселя на крыльцо и выключает обогреватель: он сможет вернуться сюда не раньше, чем через несколько дней.

Джим никогда не любил Рождество с его бесконечным застольем и принудительным весельем. Он помнит Рождество в год смерти отца. Вивиан только вернулась из больницы и даже не захотела встать с постели. В холодильнике не было ничего, кроме банки приправы и коробки заплесневелого печенья, которую он прикончил к тому моменту, как появилась соседка. Миссис Доуз всегда безошибочно чувствовала, что Джиму плохо, и настоятельно позвала его к себе на ужин.

Сейчас Джим держит в руках теплого кота и трется подбородком о его голову.

— Пошли, приятель. Пора домой.

Кухня наполнена ароматами остывающих имбирных пряников, из радиоприемника доносятся тихие мелодии рождественских песен. (Хелена, на удивление, относится к Рождеству очень консервативно: когда однажды в Трелони-хаус Говард и Джим предложили не отмечать праздник, дело дошло до того, что Хелена и Кэт чуть не уехали.)

Вивиан очень громко обращается к Дилану:

— Ты не должен подсматривать, как мы будем раскладывать подарки, дорогой. Нельзя.

На ней зеленый свитер с неумело вышитым оленем и розовая вязаная шапочка, в ушах сережки в форме листьев падуба. Она поворачивается к вошедшему Джиму, чтобы поцеловать сына, и он видит густой и неровный слой краски на веках и розовую помаду, размазанную в углах рта.

— Мой дорогой, — говорит Вивиан.

Синклер, который в этот момент появляется в дверях с чемоданами в руках, ловит взгляд Джима и беззвучно, одними губами произносит:

— Не очень хорошо.

Вечер спасает Дилан. Мальчик обожает бабушку и желает показать ей все свои игрушки — машинку-рисовалку, движущуюся фигуру Люка Скайуокера, живую пружину. Хелена ставит на стол ветчину, сыр, салат, потом они пьют чай с имбирными пряниками и играют в шарады, но, как только очередь доходит до Вивиан, она произносит название фильма вместо того, чтобы жестами и мимикой изобразить его.

— О господи, — восклицает она, осознав свою ошибку. Ее глаза наполняются слезами. — Какая же я глупая.

Джим, помня катастрофические последствия игры в двадцать вопросов, которая в его детстве закончилась рыданиями матери, пытается отвлечь ее и предлагает всем выпить. После второй рюмки шерри Вивиан засыпает на диване, слегка похрапывая.

Позднее, когда Вивиан удается отправить к себе в комнату, а Дилан уже спит, и Хелена тоже готовится отойти ко сну, Джим и Синклер допивают на кухне бутылку виски.

— Давно она в таком состоянии?

Синклер пожимает плечами. Выражение его лица Джиму знакомо, он сам выглядел так же, когда жил с матерью в той несчастной квартире в Бристоле.

— Недели три-четыре, наверное. Это лекарство творило чудеса — ты сам видел, — но мне кажется, она перестала его принимать. Говорит, из-за него у нее возникает ощущение, будто она находится в коконе, а ей хочется все чувствовать.

— Удалось найти таблетки?

— Нет. Ты же знаешь, какой она бывает хитрой. По-моему, она спускает их в унитаз.

Тикают часы на стене; Марсель, свернувшийся в старом кресле в углу, зевает и засыпает вновь.

— После праздников надо опять вызывать доктора Харриса. Она так долго не продержится. Для тебя это слишком большая нагрузка.

— Для всех нас.

Синклер допивает виски.

— Ты знаешь, она по ночам зовет твоего отца. Такое с ней впервые. Когда я пытаюсь ее успокоить, начинает драться.

— Мне жаль, — говорит Джим, потому что ему действительно жаль и сказать больше нечего. Потом оба отправляются наверх, ложиться — Джим в кровать, согретую Хеленой, Синклер в комнату, где мирно, во всяком случае пока, спит Вивиан.

В эту ночь Джим просыпается от женского плача. Несколько секунд лежит, прислушиваясь; но Хелена продолжает спать, а звук больше не повторяется.

Новый год Ева и Дэвид отмечают у Харви Блуменфельда, агента Дэвида, в его доме в Хэнкок-парке.

Дом, разумеется, большой, из кирпича и дерева, с башенками во флорентийском стиле, которые не к месту напоминают Еве о школьной экскурсии в Стратфорд-на-Эйвоне и покрытый соломой домик Энн Хэтэуэй, его оштукатуренные стены с темными прожилками балок. Бассейн возле дома Харви окружен гигантскими пальмами, а сбоку расположена терраса из красного камня с навесом и открытой жаровней, где хозяин летом лично готовит пиццу для более узкого круга гостей.