Три версии нас - Лора Барнетт

На Еве длинное ярко-розовое платье колоколом с глубоким шнурованным декольте. В Лондоне наряд смотрелся отлично — Ева купила его в бутике рядом с Карнаби-стрит, — но для Лос-Анджелеса, как она понимает вскоре после начала вечеринки, точно не годится.

Почти все женщины вокруг одеты в брючные костюмы и блузки в пейзанском стиле. Их волосы тщательно уложены; обнаженные руки и то, что видно в декольте, — покрыто нежным загаром. Было бы неверным назвать их красивыми — это нечто большее, чем обычная красота. «От них исходит какое-то золотистое свечение», — думает Ева, глядя на окружающих. Вот стройная и длинноногая Фэй Данауэй в белых брюках клеш; а у бассейна Керри Фишер беседует с Уорреном Битти — свет софитов будто проник им под кожу. Дэвид всегда был таким же, а людей этого круга тянет друг к другу, словно мошкару на свет. Ева видит, как в дальнем конце комнаты он оживленно разговаривает с худощавой актрисой, которая смотрит на него, не отводя глаз.

Ева стоит в одиночестве и пьет шампанское, оглядывая свое ненавистное розовое платье. Внезапно ей в голову приходит неприятная мысль: вся история их отношений с Дэвидом может быть описана как бесконечная череда неудачных нарядов, надетых ради вечеринок, где она никого не знает.

Ну, не то чтобы прямо никого: вот, например, Харви, который относится к ней с преувеличенным вниманием — ему кажется, так принято в Европе. «Прелестная фрау Кертис! Как дела, красивейшая из женщин?» Гарри тоже здесь, хотя Роуз отсутствует: они расстались три года назад после того, как она застала его в постели с очередной молодой актрисой. И Ева за эти годы познакомилась с достаточным количеством людей из окружения Дэвида, чтобы сейчас спокойно переходить от компании к компании, поддерживая разговор. Ева знает: она для них чужая; какая-то англичанка, мать двоих детей. Но, как правило, они держатся с ней приветливо. Однажды на вечеринке в честь вручения «Оскара» молодая актриса по имени Анна Капоцци — небрежно элегантная в своем вечернем платье с открытой спиной — подошла к Еве, взяла ее за руку и прошептала на ухо:

— Все, что рассказывают про Дэвида, — глупости. Никто этому не верит.

Анна не могла не знать, что это правда — Дэвид был и остается влюблен в Джульет Фрэнкс, — но Ева была благодарна ей за отрицание самого факта.

По крайней мере, Джульет здесь нет — проводит отпуск в Лондоне. Ева признательна ей за это тактичное отсутствие, но обманываться не хочет. Ведь ясно, что Дэвид и Джульет практически живут вместе. Она обнаружила в ванной дорогую косметику и духи, а Ребекка в приступе безжалостной откровенности — как будто ей было интересно увидеть реакцию матери — рассказала, как по утрам Джульет часто готовит им завтрак. Блинчики с черникой, свежевыжатый сок. Когда-то мысль о том, что эта женщина готовит ее дочери завтрак, вызвала бы у Евы истерику. Сейчас она понимает — так и должно быть. Хотя Джульет и увела у нее мужа, именно она теперь его настоящая жена.

Идея провести рождественские каникулы в Лос-Анджелесе возникла у Евы. На это время она будет свободна от корректуры, у Сэма появится возможность пообщаться с отцом (с тех пор как умерла Мириам, Дэвид ни разу не задерживался в Лондоне дольше чем на выходные — его вечно ждали пробы), и оба они повидаются с Ребеккой, которая теперь живет с Дэвидом. Ей восемнадцать, дочь переросла Еву, глаза темные, как у отца, полные губы и беззаботная улыбка. Она уже пробовала себя в качестве модели в Лондоне, Дэвид водил ее с собой по голливудским вечеринкам, словно… «словно сутенер» — так охарактеризовала Ева его поведение, когда они в последний раз спорили по телефону. Дэвид оскорбился — как сделал бы на его месте всякий отец, наблюдающий взросление своих детей с безопасного расстояния в пять тысяч миль.

— Если будешь заставлять Ребекку делать то, чего она не хочет, ты добьешься только отчуждения.

Еве не хочется признавать, но Дэвид прав. Подростковый возраст Ребекки — это бесконечные рыдания, хлопанье дверями и угрозы уехать к отцу в Лос-Анджелес. Самая жестокая стычка произошла, когда Ребекке исполнилось четырнадцать: Дэвид не приехал, как обещал, на ее день рождения. За этим последовал обычный звонок с извинениями: «Прости, дорогая, но Харви назначил встречу с Джорджем Лукасом», — следом пришла «примирительная» посылка с большим флаконом «Шанель № 5». Ева постаралась возместить дочери потери и приготовила парадный ужин для нее и четверых ее друзей: салат-коктейль с креветками, цыпленка по-охотничьи, торт «Аляска». К ужину никто из них не явился; и только одной из них — милой и нервной девочке по имени Эбигейл — хватило совести позвонить.

— Простите, миссис Кац, — сказала Эбигейл. — Ребекка вместе с остальными пошла в клуб. Она очень рассердится, если узнает, что я вам сказала, но иначе я буду чувствовать себя ужасно.

Ева не торопясь обернула пленкой и убрала в холодильник все приготовленное, собрала столовые приборы, сняла с проигрывателя пластинку Дэвида Боуи (ее подарок Ребекке). Пятилетний Сэм помогал ей — он обожал старшую сестру, но очень чутко прислушивался к настроениям матери. Ева уложила сына и уселась с пачкой сигарет ждать Ребекку. Та появилась к двум ночи; увидев мать, поджала ярко накрашенные розовой помадой губы и сказала:

— Я хочу жить с папой, а не с тобой.

Ева ответила ей с искренностью, о которой потом пожалела:

— Тогда почему бы тебе не сесть на самолет и не убраться отсюда к чертовой матери?

Глаза Ребекки сузились.

— Возможно, я так и сделаю. Но ты ведь потом будешь переживать, верно?

Ева не верила в реальность этой угрозы до тех пор, пока спустя четыре года, сдав выпускные экзамены на «отлично», Ребекка не перешла к действиям. Она собрала все свои вещи — джинсы, футболки, куртки, кассеты с записями Боуи, старого плюшевого мишку по имени Гюнтер — и субботним утром отправилась в Хитроу с билетом в кармане, который, очевидно, прислал ей авиапочтой Дэвид.

К счастью, Ева, возившая Сэма на футбольную тренировку, вернулась домой вовремя. Увидела дочь, стаскивающую рюкзак по ступенькам, схватила ее за руку и поинтересовалась:

— Куда это ты собралась?

— В Лос-Анджелес.

Ребекка смотрела на мать прямо, и в этих темных отцовских глазах, в этом упрямо вздернутом подбородке Ева увидела то, что уже видела когда-то в глазах Дэвида — решимость и уверенность. Дочери было восемнадцать; она пошла в отца; возможно, им следовало пожить вместе. И Ева решила не сопротивляться.

— Но почему ты собиралась уехать, не говоря ни слова?

Ребекка ответила уже не так агрессивно:

— Прости. Думала, ты попытаешься меня остановить.

Ева вздохнула и поправила выбившийся из прически дочери локон.

— Пошли. Я отвезу тебя в Хитроу. Не могу сказать, что ты это заслужила. Не говоря уж о твоем чертовом отце…

Ева положила рюкзак в багажник. Ребекка устроилась на пассажирском сиденье, демонстрируя безупречные загорелые ноги, и сказала:

— Мам, ну ты же понимаешь, мне надо уехать. Ты душишь меня, честно. Душишь своей любовью.