MOBY. Саундтрек моей жизни - Моби

Двумя неделями ранее я ходил в «Тауэр» с Дамьеном. Мы поднялись на второй этаж и прошли по длинному коридору в отдел, который все называли «танцевальным гетто». Там, на одной полке с ремиксами Дэвида Моралеса и синглами Ultra Naté, стояли два моих сингла. Ощущение было примерно таким же, как от вида новорожденного ребенка в роддоме, только вот в этом «роддоме» из колонок гремели Stone Temple Pilots, а мои «младенцы» родились на фабрике компакт-дисков в Нью-Джерси, после чего их упаковали в пластик.

Я прошел мимо «Тауэр Рекордс» и Нью-Йоркского университета и дошел до Вашингтон-Сквер-парка. В нем было полно наркодилеров, которые мелодично повторяли на разные голоса рефрен «Травка, курево, чувство, Будда». Я прошел мимо фонтана и направился к темной, грязной Триумфальной арке. Когда-то, возможно, в девятнадцатом веке, арка была белой. Сейчас же лицо Джорджа Вашингтона было черным от грязи и смога.

У подножия Триумфальной арки, под этими грязью и смогом, находилось мое любимое тайное место Нью-Йорка, маленькая дверь без обозначений. В 1917 году Марсель Дюшам и несколько его друзей – кубистов и сюрреалистов – взломали замок на этой двери, забрались на вершину арки с ящиком вина и на рассвете провозгласили Нижний Манхэттен суверенным государством. Каждый раз, видя эту дверь, я вспоминал Дюшама и его пьяных друзей, плясавших на вершине арки на рассвете, отмечая независимость Нижнего Манхэттена.

Я прошел по Пятой авеню, где располагались практически единственные красивые здания в нижнем Манхэттене. В центре города жила горстка богачей, несмотря на то, что 99 процентов центра заполняли крэковые наркоманы и горящие дома. Когда мы с друзьями проходили мимо этих красивых зданий, мы всегда спрашивали себя: «Как богатому человеку могло вообще прийти в голову поселиться южнее Четырнадцатой улицы?»

Я двигался на запад по Четырнадцатой улице – мимо заброшенных магазинов, дискаунтеров бытовой техники, огромных универмагов, где продавались дешевые сумки и поддельные футболки с диснеевскими героями. Добрался до дома Кары, посмотрел на темное окно ее спальни и пошел дальше. Мы с Карой расстались две недели назад. Я пришел к ней домой и сказал, что обожаю ее, но не чувствую достаточно сильной эмоциональной связи, чтобы продолжать встречаться. Она села на кровать под плакатом Roxy Music в рамочке и заплакала; я сел рядом и обнял ее. Вскоре она отстранилась от меня и просто сказала:

– Уходи.

Я тихо удалился и с тех пор с ней не разговаривал.

Пройдя заколоченный магазин рядом с домом Кары, я пересек Восьмую авеню и направился в пустынный Мясницкий район. Там только что открылся ресторан под названием «Флоран», но в остальном район все так же оставался пустыней с окровавленными улицами, где можно было встретить разве что проституток, сидевших на крэке, и хасидов-мазохистов. Как ни странно, самые худшие районы одновременно были и самыми безопасными, потому что, не считая редких проституток, прятавших последние пятьдесят центов в мокрых носках, грабить там было просто некого.

Я повернул на Девятую авеню и пошел мимо заброшенных зданий и жилых комплексов. Возле ирландского бара стояли какие-то пьяные девушки в зеленых париках. Раскрасневшиеся, они держали в руках пинтовые кружки с «Гиннессом» и смеялись – слишком громко для этого района. Неподалеку было социальное жилье, а социальное жилье – это крэк и грабители. Девушки в ярко-зеленых париках ничего не замечали, защищенные низеньким забором и теплым светом из ирландского бара. Но хищники ждали их неподалеку, прячась в тенях.

Я пошел дальше по Девятой авеню; на углу с Восемнадцатой улицей ко мне подошла пара ребят в толстовках с капюшонами.

– Крэк? – спросили они. – Крэк? Я пошел дальше.

– Е*аный белый, – послышалось из-за спины.

Я посмотрел вперед. Ко мне направлялись еще двое ребят в толстовках, держа наготове ножи. Ни назад, ни вперед дороги не было, так что я выбежал на проезжую часть. К счастью, машин было мало. Мне повезло. Я обежал несколько такси и автобусов; мне возмущенно бибикали вслед, но вот ребята с ножами за мной не последовали. Погоня за мной оказалась бы слишком трудным делом, и они дали мне сбежать.

Оказавшись на западной стороне улицы, я не замедлил шага. Другие ребята в толстовках все еще пытались мне что-то продать:

– Йоу, крэк?

– Спиды?

– Крэк?

Я бегом пробежал через перекрестки с Девятнадцатой и Двадцатой улицей и в конце концов вышел на ярко освещенную, широкую Двадцать третью. Оглянувшись, я убедился, что за мной никто не пошел.

Мое сердце колотилось. Что, если бы меня убили на пути к рейву? Я останусь лишь короткой сноской в памяти, стану еще одним погибшим ньюйоркцем, о котором будут говорить похмельные хипстеры на собачьих площадках, допивая латте. «Помнишь того парня, Моби? Что с ним случилось? Он вроде диджеем был?» У меня как-то пока совсем не было желания умирать, а особенно мне не хотелось, чтобы меня зарезал какой-нибудь восемнадцатилетний торговец крэком.

Я продолжил бежать трусцой, здраво рассудив, что странный парень в мешковатых рейвовых штанах, который бежит трусцой по Девятой авеню, станет менее привлекательной добычей, чем странный парень в мешковатых рейвовых штанах, который идет пешком. Приближаясь к Двадцать восьмой улице, я внезапно вспомнил, что надо еще и бояться за рейв. Кто-нибудь вообще придет?

Полный страха и трепета из-за того, что наше мероприятие может провалиться, я зашел за угол. Но свершилось хэллоуиновское чудо. Очередь из нескольких тысяч рейверов стояла от самого «Саунд Фэктори» вплоть до Десятой авеню.

Марси и Ди-Би стояли у входа.

– Видел, какая очередь? – спросила она, словно я как-то мог ее не заметить. Мы все прошли в клуб, широко улыбаясь.

Я услышал музыку, хотя двери еще только открыли.

– Кто сейчас играет? – спросил я.

– Джейсон Джинкс, – сказал Ди-Би. – Он друг Уан-И, так что мы решили позвать его выступить первым.

Клуб «Саунд Фэктори», который мы сняли, был священным местом танцевальной музыки. Именно там Джуниор Васкес и Дэнни Теналья играли свои легендарные десятичасовые сеты. Я все еще не понимал, как мы умудрились арендовать «Саунд Фэктори» для нашего маленького рейва. Это все равно, что арендовать собор Святого Патрика для барахолки.

Танцпол был пуст, но мы знали, что снаружи стоит очередь из трех тысяч рейверов. Вскоре они все зайдут в зал, примут экстази и следующие семь-восемь часов будут отплясывать. В шесть часов утра они выйдут на улицу, накачанные химией, и отправятся на афтерпати, которая продлится до восхода. В десять утра они позавтракают, посидят немного в парке, а потом разойдутся по своим студенческим общежитиям, где проспят до восьми вечера.

Джейсон Джинкс сыграл Music Takes You группы Blame, и даже в совершенно пустом зале трек звучал подобно теплым объятиям. Город умирал, но здесь мы сотворили наш собственный маленький мир без далеко идущих последствий, раскрашенный флуоресцентной краской.