MOBY. Саундтрек моей жизни - Моби

Я прошел обратно в гостиницу и спросил:

– Вы можете вызвать мне такси в аэропорт?

Владелица отеля куда-то позвонила и сказала в трубку несколько фраз по-фламандски; через десять минут у гостиницы остановилось желтое такси «Мерседес».

– Вам в аэропорт? – спросил пожилой водитель, куривший сигарету.

– Да, и, пожалуйста, побыстрее.

Мы домчались до аэропорта, и я даже успел на самолет за несколько минут до окончания регистрации. Устроившись у окна, я начал вить себе гнездышко, словно крыса: положил на кресло подушку, укрылся двумя простынями, сунул в уши затычки и достал маску для сна. Для типичного грызуньего гнезда не хватало разве что обрывков газеты и колеса для бега. Боги транспорта подарили мне пустое место справа и отрубившегося жирного мужика, сидевшего в проходе. Вскоре мы будем лететь над Атлантическим океаном, и я засну. От усталости у меня болело все, даже волосы и селезенка. Я просто хотел получить простое благо – сон.

Я надел маску для сна, и тут по громкой связи послышался голос, объявивший на английском языке:

– Леди и джентльмены, несколько слов о нашем рейсе. Ваша безопасность – наш главный приоритет, так что…

Так, ладно, сейчас это закончится, и я посплю, сказал я себе. Через четыре минуты голос наконец договорил:

– Спасибо, что летите Sabena. Удачного полета. Я закрыл глаза, но меня тут же разбудило объявление на немецком языке:

– Beste Damen und Herren…

А потом предполетное объявление прозвучало еще на четырех языках, включая даже японский.

Через двадцать минут объявления наконец-то закончились, и я осторожно выглянул из-под маски. Ничего больше не будут объявлять? Не летит этим рейсом кто-нибудь из Гиндукуша, кому нужно перевести инструкции для ремней безопасности с языка урду? Я понял, что Бог разрушил Вавилонскую башню просто потому, что его задолбали бесконечные разговоры над ухом. Перед тем как разгневаться и рассеять народы по всей земле, Господь наверняка кричал: «Да заткнитесь вы уже все наконец! Пожалуйста!»

Толстяк на крайнем сиденье храпел. Японские туристы читали книги задом наперед. Я прислонился к окну. Я сидел на дешевом, шишковатом сиденье и пах чужими европейскими сигаретами, но все-таки мне удалось заснуть.

Через шесть часов мы приземлились в Вашингтоне, и двадцать минут нас развлекали обязательными предпосадочными сообщениями. Меня уже не раздражал этот многоязычный саундтрек – я радовался, что скоро увижусь со своей девушкой и сыграю несколько эйфорических песен на рейве в чистом поле. Я был чопорным белым англосаксонским протестантом из Коннектикута, но на рейв-сцене чувствовал себя перерожденным, бесстыдным и счастливым. В детстве я узнал, что существуют культурно допустимые эмоции и радость в их число не входит. На выражения счастья, если они не были связаны с футболом, алкоголем или деньгами, в Новой Англии смотрели с подозрением.

А теперь я стал частью сцены, всем смыслом существования которой была неприкрытая, бесстыдная радость. Она проявлялась уже в названиях песен: Everybody’s Free («Все свободны»), Feel So Real («Настоящие чувства»), Strings of Life («Нити жизни»). Для многих рейверов основным источником радости было употребление наркотиков, но главным идеалом все равно оставались празднование и отсутствие стыда. После двух десятилетий, проведенных с опущенной головой и скрываемыми чувствами, теперь я мог спокойно вскидывать руки в воздух на танцполе с сотней, тысячей или даже десятью тысячами других людей и быть счастливым.

Машина подъехала к гостинице в Джорджтауне; через гигантские окна в атриуме светило солнце. Я прошел через автоматические двери, и мне навстречу выбежала Кара. Мы обнялись и поехали на лифте наверх, к моему номеру. Я рассказал ей, как за последние сутки успел слетать в Бельгию и обратно, а она – как ела сандвичи на поезде «Амтрак». Зайдя в номер, она раздвинула шторы. Неподалеку мы увидели памятник Вашингтону.

– О боже! – воскликнула она. – Тут все видно до самого горизонта!

Я схватил ее, бросил на постель и начал целовать. Она засмеялась.

– Не хочешь сбегать в душ? – спросила она. – Ты весь пропах самолетом!

– Ладно, помоюсь, – ответил я. – Но не надо ко мне приходить.

– Обещаю, – искренне сказала она. Я разделся и залез в душ. Через пять секунд дверь ванной открылась.

– Эй? – сказал я. – Если это Кара, то я же тебе уже сказал: не заходи в душ.

– Это я, Кара, – ответила она. – Ты уверен, что мне сюда нельзя?

– Такие правила, – сказал я.

– Ты уверен?

– Ладно, в этот раз можно, – смилостивился я. Она отодвинула шторку душа.

В девять вечера мы вышли из гостиницы и поехали на рейв, который устроили в часе езды от Вашингтона. Мы припарковались за сценой и вышли из машины; диджей как раз поставил Everybody’s Free Розаллы. Ночь была теплой, и рейверы на огромном поле дули в свистки и вскидывали руки. Мы с Карой вышли на сцену и посмотрели на рейверов и их неоновые светящиеся палочки.

– Я хочу потанцевать! – сказала она и потащила меня за руку как ребенок.

Я засмеялся.

– Ладно, иди танцевать, потом встретимся!

Она убежала в толпу. Я поднялся на холм позади поля, лег на траву и попробовал разглядеть Кару в море десяти тысяч кайфующих рейверов. В конце концов мне это удалось – она танцевала с какими-то ребятами, которые даже не сняли рюкзаков. Диджей поставил трек, которого я еще не слышал, с кучей брейкбитов и фортепиано. Я лежал в траве, закрыв глаза, и ощущал прекрасное давление музыки и тяжелого атлантического летнего воздуха.

Я открыл глаза и посмотрел в небо. Из-за светового загрязнения там были видны от силы пять звезд. «Вся эта пустота между нами и ними, – подумал я. – А мы копошимся тут в траве, как веселые букашки». Диджей поставил песню Prodigy, и зрители зааплодировали.

У-уф. Я открыл глаза. Кара напрыгнула на меня сверху и уселась на мне.

– Нашла тебя! – воскликнула она. – Твой менеджер сказал, что через полчаса твой выход.

Мы встали.

– Воздух не кажется тяжелым? – спросил я.

– Нет, воздух как воздух! – ответила она.

Я посмотрел на стробоскопы у сцены. Эти маленькие геенны огненные, загоравшиеся на доли секунды и заполнявшие тяжелый воздух светом. Последними словами Гёте были «Больше света». Может быть, он предвидел появление рейва?

Мы с Карой стояли на краю сцены и ждали, пока Скотт Генри закончит свой сет. Сегодняшний рейв назывался «Будущее»; промоутер Майкл вышел на сцену и взял микрофон.